Люцифер дрожит, крупно, еле сдерживая ярость. Смиряю себя едва, чтобы не вклиниться в него. И без моего вмешательства в его мысли понятно: он — тот, кого так усиленно в своих рядах ищет весь лагерь. Он — тот предатель. Я хочу исчезнуть, улететь, ничего не знать, быть влюбленной (влюбленной?) как прежде, думая, что идеален и безупречен. Но одна мысль мне не дает покоя, и я остаюсь. Всё выслушать, чтобы понять — вот моя задача.
— Нет, — проговаривает дьявол, твердо, безупречно, не дрогнув ни голосом, ни собой.
— Нет?! — изумленно, растягивая слово, словно бы смакуя его, словно бы загадка где-то рядом и он сможет вот-вот прочитать мысли визави напротив.
— Нет, — всё также твердо, а теперь еще по-мальчишески хулигански усмехаясь и не отводя взгляда с полукровки.
— Ты забыл, что обещал мне, ты забыл, что обещал докладывать мне обо всём… — он осекся и побледнел. — Ты обещал мне Сопротивление на золотом блюде с голубой каёмочкой, а сейчас идёшь на попятную, зная, что я никогда не верну тебе Ад, твой трон.
Люцифер уверенно молчал. Мальбонте же принял это безмолвие за сомнение и малодушие. Он вновь заговорил, теперь уже увещевая.
— Люций, друг, подумай, ты правишь Адом, я всеми Небесами, нет войны, все спокойны, все живут как им надо, как они хотят… — Мальбонте прерывается, когда дьявол смеется и отрицательно мотает головой, опуская её вниз.
Затем резко вскидывая голову, произносит:
— Тебе ведь важно не убить меня, Мальбонте, а? Тебе важно склонить меня на свою сторону, чтобы я добровольно пошел за тобой, чтобы сказать всем: «Смотрите, даже самые сильные согласны со мной, что же все остальные медлят, а?» Да, я совершил ошибку, пытаясь вернуть то, что мне оказалось не так уж и нужно, по сути, ведь дом — это не место, дом — это те люди, с которыми тебе хорошо, — он умолкает, а по мне нескончаемым потоком бегут мурашки и слёзы, кажется. — Я не пойду за тем, кто всё разрушил, я не пойду за тем, кто ломает устои, сложившиеся годами, я не пойду за тем, кто убивает несогласных со своими методами, ты насаждаешь свою власть насильно, убил Шепфа, убил моего отца, ты оставил мир без выбора, хотя говоришь налево и направо, что он есть, а, по сути, из чего выбирать, м, Мальбонте?
Взор Люцифера горит красным глянцем, ладони сжаты так, что костяшки пальцев побелели. Мальбонте неожиданно хохочет.
— То есть ты хочешь сказать, что альтернатива мне — это ты, красноглазый дьявол? — полукровка в ударе, его глаз блестит насмешливым огоньком. — Сын Сатаны, гордый демон, пришедший на поклон к Мальбонте, когда понял, что я обложил тебя со всех сторон, когда понял, что последователи утекают из твоих рядов, когда понял, что нет сил мне противостоять…
— Я сейчас говорю: «Нет», я говорю, что отрекаюсь от тебя и служению тебе, — словно оберег читает, произносит Люцифер.
Мальбонте еще раз смеется и возводит темные очи к небу.
— Значит, войне быть, — он внимательно смотрит на парня и задумчиво продолжает: — Ты готов пролить реки крови ради Ада?
— Не столько ради него, сколько ради тысяч ополченцев, — говорит Люцифер с жаром.
— Ты не выходил долгое время на связь, а, Люцифер, что же так изменило ход твоих мыслей, что же так воодушевило тебя? — полукровка проницателен, он умен, он словно бы понимает, что Люцифер пришел сюда не для того, чтобы показать, какой он благородный в отношении сопротивленцев и вероломный к Малю.
Дьявол молчит. Он спокоен.
— Ты нарушил договор, Люций, — увещевание.
— Гореть мне в Аду, — хрипло смеется.
— На девятом круге Ада, да, сын Сатаны, там, где твой отец пребывал долгое время, — путано и загадочно проговаривает Мальбонте, мазнув взором по лицу Люцифера.
Тот недоуменно смотрит на полукровку. Линия губ Мальбонте дергается, расплываясь в улыбке.
— О чем это ты? — спрашивает парень, непроизвольно сжимая кулаки.
— Об истории предательства, впрочем, это у вас семейное, — он смеется.
Люцифер быстро приближается к Мальбонте и заносит руку для удара. Кулак врезается… в воздух, и, не встретив сопротивление, Люцифер спотыкается, но чудом удерживает равновесие. Это голограмма. Мальбонте продолжает.
— Глупый, глупый демон, — произносит тот. — Знал, что обманешь, ну так что? Война? Кровь, слезы, страдания, для того, кто этого не хочет…
Голограмма внимательно вглядывается в дьявола.
— Ты не оставляешь выбора, — кричит Люцифер.
— Мне не нужен ты, жалкий демон, во мне сила двух существ, априори я сильнее, если только ты не нашел… — Мальбонте обрывает сам себя, во взоре проскальзывает страх.
Глаза Люцифера выражают вопрос или усмешку твердой уверенности. Мальбонте впервые не может прочитать, как будто его что-то хранит.
— Война, — шипит темноглазый, и его образ развеивается по ветру.
Люцифер шумно выдыхает и пытается успокоиться. А я выхожу из укрытия. Разворачиваясь и уже было расправив крылья для полета, он смотрит на меня. Его взгляд непередаваемо блестит виной.
— Вики, — только и может выдавить из себя Люцифер.
Я подхожу к нему, и моё лицо становится жестким. Собираю всю силу в свой маленький кулак и бью его по носу. До крови. Он не сопротивляется и готов ещё к ударам.
— Сопротивляйся, — кричу я и снова бью его, уже в плечо. — Ну же…
Он молчит и смотрит мрачно исподлобья, кровь сочится. Не жалею. Видит, а в глазах — мука ошибки и еще то, что заставляет меня вытянуться в струну. Мотаю в отрицательном исступлении головой.
— Ты не смеешь… — шепчу. — Так нечестно…
— Кто сказал, что любовь — это честно? — спрашивает.
Я кричу оттого, что меня разрывают противоречия, боль и понимание, что всё вокруг неизбежно и судьба. Взмываю в небо. Порывисто. Оборачиваюсь и вижу, что Люцифер преследует меня.
— Нет, — кричу сквозь слёзы. — Не лети за мной, не хочу…
Гнев плескается вокруг меня, сила вот-вот вырвется, но даже и на таком эмоциональном подъёме никогда не применю её в отношении него. Он упрям и двигается по той же траектории, что и я. Выбиваюсь из сил и понимаю, что он не отступится. Приземляюсь на ближайшем плато.
— Ты, это был ты… — летит обвинение, слёзы застилают весь обзор.
— Ждёшь от меня оправданий? — вопрос как всегда в самую суть, красный глянец прожигает.
Он всё сказал Мальбонте. Я осекаюсь, потому что понимаю и еще одну вещь. Мы все любим героев, мы все любим красавцев, мы не оставляем любимому (идеалу в нашей голове) права на ошибку. Снисходительны к себе, строги к окружающим. Кто мы такие, чтобы так проживать нашу жизнь? Кто мы такие, чтобы убить своим презрением наших любимых? Задайте себе эти вопросы, а теперь глубоко вздохните и вновь посмотрите на ваших близких.
Я порывисто обнимаю Люцифера и приникаю к его груди. Тот, опешив, не сразу понимает и несколько секунд стоит как вкопанный. Я ожидаю, что угодно. Но он обнимает меня в ответ, тепло и сильно сжимая моё тело.
— Ты всё видела и слышала… — хрипло шепчет он, его лицо сводит словно бы судорогой.
Киваю и поднимаю на него свой взгляд. Наши лбы встречаются.
— Почему передумала? — спрашивает он, проведя пальцем по подбородку и вернувшись полукругом к губам.
— У всех должно быть право на ошибку, даже у тех, кто не ошибается, — тихо произношу я.
— Ты ненавидишь меня за слабость, за то, что я смалодушничал? — вновь вопрос — не верит еще, что принимаю со всеми выбоинками и небезупречностью.
Медленно отрицательно качаю головой. Люцифер облегченно вздыхает.
— Ставка должна знать обо мне, — твердо проговаривает он, отпуская меня.
Я не могу возразить ему. Он прав.
— Я не хочу и не могу рисковать ничьими жизнями, — произносит Люцифер, а мне в его голосе чудится обреченность.
— Мы победим, — говорю я, пытаясь поймать его блуждающий задумчивый взгляд.