Он умоляюще смотрел на меня. Наша дружба и впрямь становилась все крепче, мы научились понимать друг друга. С ним я не испытьшала такую боль от моих воспоминаний.
Но в мире существовал только один мужчина, за которого я бы хотела выйти замуж, и если наш брак с ним не невозможен, это еще не означало, что я легко соглашусь на другой вариант.
И тем не менее, мне нравился Жерар. Ему я обязана самыми приятными часами моей жизни с тех пор, как я потеряла Родерика.
Я была в растерянности, и он это видел.
Он взял мою руку и поцеловал ее.
- Ты в нерешительности, - сказал он. - Но это все-таки лучше, чем решительное нет. Значит, сама мысль об этом не вызывает у тебя отвращения.
- Нет, конечно же, нет. Ты мне нравишься, Жерар. Я всегда с удовольствием прихожу к тебе в студию. Но я не могу решиться. Я считаю, это было бы нечестно по отношению к тебе. Ты знаешь, я любила Родерика. Я все еще люблю его.
- Но он понял, что нужно продолжать жить. Теперь он женат.
- Я думаю, он сделал это из жалости к Лайзе. Из сострадания.
- Как бы то ни было, но он женился. Подумай о том, что я тебе сказал. Ты должна понять, что так лучше... для нас обоих. Подумай об этом, пожалуйста, хорошо?
- Да, Жерар. Я подумаю.
Я много думала об этом. Его слова не выходили у меня из головы. Я очень привязалась к Жерару, привыкла к его образу жизни. Мне доставляло большое удовольствие готовить для него еду. И сейчас, после его слов, меня охватило желание заботиться о нем, успокаивать и утешать его. Мне хотелось, чтобы он навсегда избавился от чувства вины в смерти Марианны.
По-своему я любила его. Возможно, если бы я никогда не знала Родерика, этого мне бы показалось достаточным. Но Родерик был в моем сердце. Воспоминания о нем никогда не оставят меня. Я знала, что до конца своих дней буду мечтать о нем.
И все же, мне нравился Жерар.
Я продолжала думать о его предложении.
Как и раньше, я ходила к нему в студию. Там как всегда было множество гостей - одни уходили, другие приходили, шли обычные разговоры. Но они приобретали немного другой оттенок. Постепенно это стало менять общую атмосферу. Я ощущала беспокойство, молодые люди яростно спорили, выясняя несходство взглядов.
- Куда ведет нас император? - спрашивал Роже Ламон. - Он возомнил себя тем, кем был его дядя. Что ж если он не станет осторожнее, он и кончит там же, на острове Святой Елены.
Роже Ламон, ярый антироялист был молод, догматичен и непримирим в своих взглядах.
- Если бы все думали так, как ты, вторая революция нам была бы обеспечена, - отвечал Жерар.
- Я бы освободил Францию от этого Бонапарта, - возражал Роже.
- И привел бы к власти нового Дантона, нового Робеспьера?
- Я бы отдал власть народу.
- Это уже было однажды, помнишь? И что из этого получилось?
- Император - душевнобольной человек, у него навязчивая идея величия Франции.
- Да бросьте, в конце концов все уладится, - говорил Ларе Петерсон. Вы, французы, любите пошуметь. Пусть они занимаются своим делом, а мы своим.
- Увы, - напомнил ему Жерар, - это касается нас всех, и их дело - это и наше дело. Мы живем в этой стране, и ее судьба - наша судьба. В стране тяжелое финансовое положение. Отсутствует свобода печати. И, я считаю, император должен проявить сдержанность в этом конфликте с Пруссией.
Так они могли спорить часами. Ларе Петерсон демонстрировал явное отсутствие интереса к теме. Он прерывал их, пытаясь перевести разговор на другую тему. Ларе ассказал о некой мадам де Вермон, заказавшей ему свой портрет.
- Она близка ко двору. Держу пари, что скоро мне будет позировать сама императрица.
Роже Ламон презрительно хмыкнул, и Ларе обратился ко мне:
- Мадам де Вермон увидела ваш портрет и спросила кто его автор. Потом немедленно договорилась со мной, чтобы я писал ее портрет. Так что, видите, моя дорогая Ноэль, это вам я обязан своим успехом.
Я сказала, что безмерно рада оказаться ему хоть чем-то полезной, и думала при этом, как это приятно - вот так сидеть с ними и слушать их разговоры. Я чувствовала свою общность с ними.
Мне нравилась такая жизнь. Смогла бы я навсегда остаться здесь, стать частью этой жизни? Временами мне казалось, что смогла бы, но потом вновь приходили воспоминания. Мне часто снился Родерик, и в этих снах он умолял меня не выходить замуж за кого-то еще, а когда я просыпалась, он как живой стоял у меня перед глазами.
Но он сам женился на Лайзе Феннел. Это означало прощание. Он смирился с судьбой. Должна ли я поступить также?
"Нет, это невозможно. Я не могу этого сделать", - говорила я себе. Потом я шла на рынок, покупала что-то вкусное, приносила в студию, готовила. И спрашивала себя: "Может быть, в этом теперь я должна видеть смысл своей жизни?"
Милый Жерар! Мне так хотелось сделать его счастливым. Я много думала о Марианне. Я не могла поверить, что она могла так безрассудно мчаться на лошади только потому, что была очень расстроена. Я считала ее слишком поверхностной для таких глубоких чувств.
Я жалела, что не могу избавить Жерара от этого ужасного чувства вины. Может быть мне удастся что-нибудь разузнать у Нуну?
Это стало навязчивой идеей, и когда наше пребывание в Париже закончилось, я почти с нетерпением возвращалас в Мезон Гриз, чтобы попытаться с помощью Нуну пролить свет на некоторые обстоятельства тех печальных событий.
Когда мы прощались с Жераром, он просил меня скорее вернуться, и я обещала.
- Я понимаю, это не то, на что ты надеялась, - сказал он, - но иногда в жизни приходится идти на компромиссы. И получается не так уж плохо. Ноэль, я обещаю, что не буду упрекать тебя за память о нем. Я готов получат только то, что ты можешь мне дать. Прошлое довлеет надо мной, так же, как и над тобой. Ни один из нас не может от него полностью освободиться. Но мы должны бьт добры друг к другу. И брать то, что жизнь нам предлагает.
- Может быть, ты и прав, Жерар, но пока еще я не убеждена до конца.
- Когда ты решишься, приезжай ко мне, приезжай немедленно, не откладывая.
Я обещала.
Вернувшись в Мезон Гриз, я, не теряя времени, навестила Нуну.
Она мне очень обрадовалась.
- Я скучала по нашим беседам, - сказала она. - Вижу, Париж околдовал вас так же, как когда-то Марианну. Да, это такой город, не так ли?
Я согласилась с ней.
Я не могла решить, как лучше подобраться к интересующему меня вопросу. Тогда, в Париже, казалось, что это будет нетрудно.
Как всегда, мы разговаривали о Марианне. Она показывала другие, найденные ею фотографии. Рассказывала о том, какая толпа поклонников ее окружала.
- Она могла бы выбрать себе в мужья лучшего во всей стране жениха.
- Может быть, она поняла это уже будучи замужем за мсье Жераром и жалела об этом браке.
- Нет, эта семья всегда была очень уважаемой. Марианна этим браком себя возвысила, тут ничего не скажешь.
- Ну, а кроме престижа, что ей принесло замужество? Была она счастлива?
- Счастья бы хватило. Да ведь она была жадной, моя девочка, ей все мало. Еще ребенком, как только ей что-нибудь приглянется, бывало, протянет ручонки: "Хочу!" Я все над ней смеялась, мадемуазель "Хочу", называла ее. Я сейчас как раз собираюсь отнести ей на могилку цветов. Может, хотите со мной вместе пойти на кладбище?
Я размышляла, как бы мне лучше задать вопрос Нуну. "Если бы она поссорилась с мужем, и он бы велел ей уйти, как бы она это переживала?" Нет, тогда она может спросить, как мне могла прийти в голову такая мысль. Она не должна знать, что Жерар рассказал мне об этом.
Я смотрела, как она ухаживает за могилой. Потом она опустилась на колени и несколько минут молилась. А я, глядя на могильный камень с именем и датой смерти Марианны, представляла себе ее красивое, презрительно смеющееся надо мной лицо.