Госпожа Кафшу-Махси села, прочла молитву за хозяев дома и, произнеся аминь, спросила:
— А их милость еще не пришли домой? А доченька ваша где?
— Муж мой не считается с временем, на часы не глядит… Никогда не известно, сколько он пробудет в миршабхане, бог его знает. А доченька Шамсия-джан еще в школе.
На лице у свахи появилась неодобрительная гримаска.
— В школе? — В этом вопросе прозвучало осуждение. — Зачем ей школа? Не сегодня завтра замуж выйдет…
Нехорошо получается! Стоит чуть ли не на пороге нового дома, войдет туда женой и невесткой, и еще в школу ходит. Люди видят, удивляются…
— Она любит учиться, привыкла к своей Оймулло. А Оймулло Танбур — хорошая женщина. Отец сам позволил: Ладно, говорит, пусть до самой свадьбы учится, кончает книгу, которую начала читать… Да и я…
— Э, что такое привыкла? Девушки ко всему привыкают, — прервала хозяйку дома Кафшу-Махси. — Но вы-то, родители, неужели не желаете добра своей дочери?
— Она так плакала, просила, — стараясь оправдаться, сказала Холдорхон.
Гостья не слушала и продолжала свое:
— Все девушки плачут, когда замуж выходят. Не пойду, говорят, пропади он пропадом, этот муж, смотреть на него не хочу… А кто с этим считается? Вы, что ли, не плакали, когда шли в дом к мужу? Забыли? Глупости все это!
— Девушка слезами обмывает свое счастье! — наставительно сказала одна из портних.
— Верно! — воскликнула сваха.
А Холдорхон продолжала убеждать:
— Хорошо, сказали мы, пусть закончит книгу, станет ученей, образованней.
— Ученая или неученая, какая для девушки разница? Станет ли ваша дочь учительницей или не станет, все равно выйдет замуж, и заметьте: ученая считается хуже неученой… Да, да, к ней относятся с подозрением, говорят — у нее все глаза открыты, все прочитать может. А знать нужно только Коран. Все другие книги лишь вредят человеку, мало-помалу он становится неверующим, спаси вас бог и помилуй! Лучше пусть бросает школу!
Холдорхон, увидев, что спорить с Кафшу-Махси бесполезно, встала, подошла к дверям и кликнула служанку, не вылезавшую из теплой кухни:
— Муродгуль, Муродгуль! Где ты там пропадаешь?
Потом она расстелила перед гостьей и портнихами скатерть, лежавшую на сундуке, поставила на нее поднос с угощением, разломила лепешку и попросила отведать.
Муродгуль тем временем принесла чайник с чаем. Это было весьма кстати. Все занялись чаем и сплетнями.
Вечерело. Солнце уже садилось, когда Шамсия и Фируза вошли во двор. Увидев их в окно, Холдорхон крикнула:
— Шамсия-джан! Положи книги и иди скорее сюда.
— Хорошо, — мягко ответила девушка.
Вместе с Фирузой Шамсия прошла к себе наверх. Ее небольшая комната с примыкавшим к ней чуланчиком выходила окнами во двор. В комнате — чистота, порядок, уютно. Во всем сказывался вкус ее хозяйки. На стене висело красивое сюзане работы одной из искуснейших бухарских рукодельниц, неведомым путем попавшее в руки миршаба. Небольшой сундук в углу комнаты был покрыт пушистым красным ковриком, посредине стоял изящный низенький столик. Вокруг него на прекрасном кизилакском ковре были разложены бархатные и шелковые подстилки, тюфячки, одеяла. На полках в нише стояли книги и посуда — китайская фарфоровая, а также из обожженной красной глины.
Шамсия положила книги и папку на полку, присела на край курпачи. Задумчиво глядя куда-то в сторону, она сказала:
— Что мне там скажут, зачем зовут? Опять поучать да читать наставления?
— Там ведь портнихи шьют, — живо откликнулась Фируза. — Может, платье примерить?
— Как бы не саван, — все так же грустно отозвалась Шамсия.
— Господи помилуй! — вскрикнула в смятении Фируза. — Что вы такое говорите?
— Чует сердце что-то недоброе. — В голосе Шамсии была страшная тоска. — Тяжело мне, ах как тяжело! Ни капли надежды ниоткуда. На свете у меня только ты да наша Оймулло. Вы — единственное мое утешение! Даже мать не может помочь мне… Она совсем запуталась.
Фируза задумчиво смотрела на подругу.
— По-моему, — рассудительно, как взрослая, сказала она, — печалиться, грустить — только вредить себе. Никакой пользы от этого… Надо взять себя в руки, ждать и терпеть. Все от вас зависит, никто другой не поможет!
В глазах Шамсии блеснула надежда.
— Твоими бы устами да мед пить, моя умница! — Она схватила Фирузу в объятия. — Ты права, права, тысячу раз права! К чему печалиться, к чему грустить? Я должна все обдумать. Сейчас пойду вниз, узнаю, что им нужно от меня, потом вернусь и все тебе расскажу, посоветуюсь…
Шамсия направилась к двери.