— Не отчаивайся, дружок, — заговорил наконец Хайдаркул, — недаром говорится: пока живешь — жива и надежда. Меня многому научили мудрые молодые люди, ученые, которые привели меня в этот дом.
Амон тяжело вздохнул и бросил благодарный взгляд на Хайдаркул а:
— Спасибо вам, ака, за ваши добрые, мудрые слова.
— Если тебе рассказать о моих злоключениях, ты поразишься, что я до сих пор живу и не пал духом. Да, я жив, здоров и полон желания достичь цели. Я обязан добиться того, что задумал. Здесь мне нужно пробыть месяца два-три. Потом меня отсюда заберут. И ты уйдешь отсюда со мной, а может, и раньше… Но мы уже не потеряем друг друга.
— Дай-то бог! Вы, конечно, выйдете, а я? Кто меня вызволит из этой тюрьмы? Нет у меня никого!
— Не беспокойся об этом! — решительно сказал Хайдаркул. — Найдется и у тебя избавитель. Вот-вот придет за тобой. Уверяю тебя, Амон-джан!
Юноша хотел что-то ответить, но его прервал страшный стон одного из безумных. Этот стон разбудил остальных, и в одно мгновение поднялся дикий шум. Больные кричали, визжали, хохотали, ругались… И тогда раздался пронзительный крик Хайдаркула:
— Помогите! Да сгинут насильники, да сгорит их дом!..
В доме, где любви нет, мира и покоя нет, — гласит пословица. Так и в доме Гани-джан-бая не было ни любви, ни покоя. Да и не могло быть! Стоило только чьему-нибудь сердцу затрепетать от любви, как его тут же безжалостно растаптывали. Сердце исходило кровью или превращалось в камень. В этом доме блекли все краски живого чувства.
Месяца три прошло с того дня, как Гани-джан-бай навестил в последний раз свою вторую жену Адолат. С тех пор он был очень занят. Сначала шли приготовления к свадьбе, потом свадьба растянулась на несколько дней, затем бая ранили, и он лежал, не вставая, в комнате молодой жены Магфират. Когда ж он поправился, то, позабыв остальных жен, всю любовь и ласку отдавал только ей. Служанки посмеивались: Младшая жена сердце унесла. К тому же во время болезни бая накопилось много дел.
Адолат, умная, рассудительная женщина, не выражала ни малейшего недовольства пренебрежением мужа, лицо ее не омрачала грусть, она спокойно сидела в своей комнате и занималась вышиванием сюзане.
Но старшая жена, Назокат, сгорала от ревности и зависти, не находила покоя.
Она всячески старалась отравить счастье бая и молодой соперницы. Ее служанки доносили своей госпоже обо всем, что им удавалось услышать. Рассказы о развлечениях Ганй-джан-бая с молодой женой разжигали ее ревность. А служанки, видя, как это ее волнует, присочиняли подробности, которых в действительности и не было.
Лежа ночью в одинокой постели, Назокат растравляла свое сердце, представляя, как в это время наслаждается бай. Воображение ее разыгрывалось, постель казалась покрытой колючками, она металась, стонала, мучилась…
Страшна ревность женщины. Она пожирает сердце и мозг, не дает ни минуты покоя, может довести до безумия. Старшая жена бая никогда не оправдывала своего имени Назокат, что означает — нежность, а в эти страшные для нее дни она потеряла всякую власть над собой, ничем не могла заняться… Даже единственная дочь стала ей противна. Если бы не служанки, так и сидела бы она в неприбранной комнате с грязным полом, с трудом заставляли ее что-нибудь съесть.
Открыто высказать свои чувства баю и Магфират она боялась, но исподтишка старалась им насолить. Таясь, она нападала на служанок молодой жены, драла их за косы, щипала… Когда Магфират узнавала об этом и жаловалась мужу, вспыхивал скандал.
Однажды вечером Гани-джан-бай пришел к Адолат. Супруги мирно сидели, беседовали. Съели целое блюдо манты, и Адолат налила мужу пиалу зеленого чая. Тем временем Назокат и Магфират явились во двор и распустили языки, стали издеваться над Адолат. Но одних слов показалось им мало, Магфират набрала камешков, комочков глины и стала бросать их в дверь комнаты. Бай задрожал от гнева, хотел выйти, избить скандалисток. Адолат ласково удержала его, уговорила не обращать внимания на разъяренных женщин.
Все же ночь была испорчена… Утром, во время завтрака, пришла арииуха, которая всегда была в курсе всех дел и докладывала о них баю.