— Хорошо! Завтра же поговорю с твоей мамой, попрошу для тебя отсрочку. Но ставлю тебе условие: перестань грустить!
Госпожа Танбур погладила Шамсию по опущенной голове.
— Обещаю…
— У меня есть и второе условие: скажи, кому ты отдала свое сердце? Шамсия смутилась, покраснела, но Оймулло повторила вопрос, и она, запинаясь, ответила:
— Ашраф-джан… Ашраф-джан, сын сундучного мастера…
И Оймулло вспомнила, что примерно год назад этот молодой человек пришел как-то к ее мужу. Ювелир отозвался о нем с похвалой, а Шамсия все спрашивала, кто он такой. Вот, значит, когда пришла к ней любовь!
— Мы встречаемся уже несколько месяцев и поведали друг другу о наших чувствах…
Он приносил мне хорошие книги… Какую радость они мне доставляли!.. Но… но, — слезы снова потекли из глаз Шамсии, сдавили ей горло, — вот уже неделя, как мне сообщали, что его оклеветали, обвинили в воровстве и бросили в тюрьму.
— Разве твой отец узнал о ваших отношениях? — удивилась Танбур.
— Нет, нет, — поспешила заверить Шамсия, — знала только Фируза… А теперь вы знаете… Больше никто.
— Ты думаешь? — В голосе Оймулло звучало сомнение. — А я считаю, что он узнал об этом и потому арестовал. Ты выведай, попробуй осторожно расспросить мать или отца, наведи на разговор… Впрочем, нет, тебе это трудно будет сделать. Ладно, я сама узнаю.
— Дорогая защитница моя! — взмолилась Шамсия. — Узнайте. И попросите хотя бы год еще не выдавать меня замуж, пусть не спешат…
— Хорошо, хорошо! Но зачем тебе этот год, что он даст? Какой цели ты добиваешься?
— Цель? — Шамсия словно очнулась. — Я и сама не знаю. Но мне кажется, что год — это большой срок, многое может произойти… А вдруг придумаем, как мне быть… И потом, надо попытаться освободить Ашраф-джана…
Со двора раздался женский голос:
— Госпожа Танбур, вы дома?
Шамсия быстро вышла во двор и вернулась с Мухаррамой Гарч. Оймулло встретила гостью в дверях и посадила на почетное место у сандали. Мухаррама, запыхавшись, стаскивала с себя алачовый камзол, подбитый хорьковым мехом.
— Ох, запарилась, — ворчала она, — старость меня не берет: оказывается, во мне еще бродит горячая кровь.
— Вы, кажется, моложе меня? — спросила Оймулло.
— Да что вы, нет, нет! Когда из сотни ваших роз еще ни одна не расцвела, мне, вашей преданной рабыне, уже сорок стукнуло. А женщина в сорок лет!.. Если сама не ухитрилась помереть, так бей ее, пока не помрет, говорят мужчины.
— Только безнравственные люди могут так говорить. А вы… да вам больше двадцати пяти не дашь… Будь я мужчиной, не посмотрела бы на сотню хорошеньких девушек, а припала бы к вашим ногам.
— Дай вам бог здоровья за такие приятные слова, — Мухаррама говорила вполне искренне, — недаром все расхваливают ваш ум, ваши речи… Вся Бухара говорит о госпоже Танбур. Не только друзья — враги расхваливают.
Слухи дошли до самых высоких людей. Знатным госпожам не терпится повидать вас, побеседовать…
— Да благословит их бог! Но кто я такая, чтобы привлечь их внимание?!
— Ну, пока не будем об этом… Скажите сначала, как здоровье ваше, как дела? Муж ваш как себя чувствует? Ученицы?
— Слава богу, слава богу!
Шамсия и Фируза принесли угощение — поднос со сластями и чайник чая.
— Из чьего цветника эти девушки-розы? — спросила Мухаррама, когда они вышли.
— А вы не узнали? Одна из них — дочь миршаба Абдурахмана…
— А-а! Да, да, я как-то видела ее… Она очень выросла. Слыхала я, что она помолвлена, скоро свадьба…
— Да, говорят! А зачем спешить, девушка хорошо учится… Кушайте, пожалуйста!
— Спасибо!.. Учится ли девушка, не учится ли — все равно! Муллой не станет или в медресе мударрисом, казием тоже нет. Дал бы бог счастья в семейной жизни! А та, поменьше ростом, которая с ней была, кто она, из какой семьи?
Оймулло замялась.
— Да, вы правы. Дал бы бог счастья… — подхватила она, словно не расслышав вопроса. — А вы кушайте, дорогая, берите сладкое! Вот халва из Карши… только на днях прислали, а вот кандалат с фисташковой начинкой — муж любит, просил купить… отведайте также жидкой халвы, как будто неплохая…
— Спасибо, спасибо, я уже всего отведала, — сказала Мухаррама, хотя за все время съела лишь кусочек халвы. Она поняла, что Оймулло не хочет говорить о девушке, про которую она спрашивала. Но сейчас Мухаррама не была заинтересована в девушках и заговорила о другом: — Вам прислал кто-нибудь сегодня снежное письмо?
— Пока нет, но я сама написала что-то около пятнадцати писем для соседей.