— Немудрено, — махнула рукой Беляна. — Так рано нынче поднялись. Так долго ехали. Ты бы, Твердята, пожалел нас малость, — она повернулась к десятнику, который что-то укладывал в седельную суму. — Чай не пропадет Уннар, коли подождет нас чуть дольше.
Старшой обернулся через плечо.
— Княже велел не задерживаться нигде, — бросил. И губы скривил недовольно.
И так захотелось ему бороду его чернявую повыдергать, гаду такому, что аж в пальцах закололо. Но тот невозмутимо отвернулся и легко запрыгнул в седло. Беляна вместе с наперсницей Драгицей, женщиной строгой до сварливости, вновь уселись в телегу на широкую, мягко устланную шкурами скамью.
— Может, к нам все же? — лукаво прищурилась княжна, похлопав ладонью рядом с собой.
Да Гроза только рукой махнула. Уж воеводова дочь может и в седле ехать: она никогда того не чуралась и даже любила. Да вот зимой-то не довелось много верхом кататься. А тут сразу — ив дальнюю дорогу. Потому и ноют ноги и кажется, что стерто все до крови. Но ничего, пройдет.
Как все расселись, снова тронулись дальше.
День нынче выдался теплый до одури: так вышло, что после Красной горки такое нечасто было. Все как-то непогодилось. Но уже давно скинули лед реки, и сама полноводная Волань дышала могучей силой, пуская во все стороны пряный дух с легким ароматом молодой муравы, пробившейся на открытых прогалинах и пригорках. Отступили холода непостоянного цветеня-месяца [1], уступив наконец настоящему вешнему теплу травеня. Добраться бы к дню Даждьбога [2], куда нужно.
Гроза и платок теперь на плечи спустила: не преть же под щедрым весенним Оком, что, верно, сам Ярило нынче с небоската выпучил. Ждет дня своего, греет землю, в которую вот-вот уж и семя бросать пора. Кмети и головы в сторону Грозы чаще поворачивать стали, щурились все, словно светило само им глаза слепило. Думать надо, что нарочно: только немой, верно, пока жила она в княжеском детинце, не отметил еще густую рыжину ее волос, не попросил дотронуться, желая ощутить буйную женскую силу. Да вот только немых в дружине князя Владивоя Гневановича отродясь не держали. А потому парни тут же запереговаривались, решая уже, кому первому колкую иль жаркую похвалу девушке отпускать.
Поддал пятками в бока своего коня кметь Стрижко, вмиг нагнал Грозу и, легонько дернув, попытался забрать платок с плеч. Та ухватилась за самый край, потащила на себя, прямо глядя в задиристо сверкающие голубые глаза гридя.
— Ты посмотри, еще огреет тебя, — похохатывая, бросил ему в спину соратник.
— Не огреет, — хмыкнул тот и дернул сильнее. — А, Гроза? Скажи еще, что не из- за меня в путь с княжной отправилась.
Натянулась плотная ткань платка, почти соприкоснулись бока лошадей, притянутых друг к другу волей всадников — один упрямее другого. Гроза прищурилась, растягивая губы в улыбке, а Стрижко и вовсе на сытого снегиря стал похож, аж покраснел слегка от шеи и до щек.
— Конечно, из-за тебя, — Гроза потянула платок еще немного, чувствуя, как нарастает напряжение.
И отпустила. Стрижко качнулся назад, и свалился бы из седла, если бы не успел колени сжать сильнее. Отпрянул его конь в сторону недовольно зыркая круглым глазом. А парни так и зашлись от хохота: едва сами на землю не посыпались, как спелые орехи.
— Прекратили веселье! — гаркнул Твердята. — Нашли время.
А сам все ж улыбнулся. Гроза платок на ладонь намотала, набирая другой конец, а после расправила и снова накинула на плечи.
— Ты бы прикрылась, — недовольно буркнула с повозки наставница княженки. — Застудишься еще.
— Где ж застужусь? — та усмехнулась только, едва повернув к ней голову. — Уж сколько можно прятаться от Ока. Сил нет за всю зиму-то.
— Да не трогай ты ее, Драгица, — бросила Беляна со вздохом. — И впрямь ведь жарко.
Княжна потрепала край платка, пуская под него воздух. Зазвенели ее нарядные колты на широком тканом очелье. Но все ж платка узорного она снимать не стала. А Гроза подмигнула ей, благодаря за поддержку. Против ворчливой Драгицы не всяк выстоит: устанешь словом отбиваться так, словно мечом махала весь день.
Гриди наконец смолкли, отсмеявшись, закончив осыпать Стрижко насмешками. Снова заняли свои смешавшиеся было места впереди и позади повозки княжны. С сколько — неведомо — проехали верст, а подступающий вечер осел на плечах едва ощутимой влагой, что еще висела в воздухе, поднимаясь от впитавшей снег земли. Первая ласка Отца-Небо своей жене после лютой зимы.
Драгица побубнила еще что-то тихо и ворчливо — да и замолчала, угомонившись. Только взгляды ее неодобрительные все ж так и сыпались в спину, как снежные комья. Как будто Гроза мужняя уже, что и платка снять нельзя. Да разве наставнице это втолкуешь? За подругу княженки та переживала не меньше подопечной: все ж под ее началом та какой год воспитывалась. С тех самых пор, как забрал ее отец — воевода Ратша — из дома почившей своей сестры, которая много лет была для Грозы вместо матери, что покинула ее и мужа своего, не оставив объяснений, не попрощавшись даже.