— А где была их колония?
— Да там и была. Где Русалочье озеро. Отсюда если смотреть, то в семи километрах за ним. Там их два больших озера: Круглое и Русалочье. Ну, Русалочье, ты сам понимаешь, потому что русалка жила, тебе интересно?
— Ну, это понятно. А какая русалка?
— Обыкновенная. Народ видел. Обыкновенная.
— То есть настоящая?
— Нет, ну, какое настоящая! Хвост не рыбий. Говорили, как у тюленя. Лапки как ласты, недоразвитые ещё.
— А кто говорил?
— Кто видел, тот и говорил. А кому говорили, тот говорил тому, кому ещё не говорили. Всем говорили. Все говорили. Я тоже говорил…
— А что говорил?
— Что я говорил? Я говорил, что это называется синдром русалки. Или, по-медицински, сиреномелия, тебе интересно? На миллион девочек рождается одна со срощенными ножками. Я ведь, знаешь, когда-то специализировался на хирургии… перинатальной, так сказать, но потом принципиально своё отсидел. Ты ведь ту сказку про… ну, «Русалочку» Ганса Христиана читал?
— Андерсена?
— А есть ещё? Ну, короче. Сейчас бы такую патологию исправили за одну операцию. Сиамских близнецов разделяют, а тут, тьфу! пара ножек. Но в те времена… Ты сам догадайся, как дальше всё могло развиваться. Вот если бы какой-то родитель своего ребеночка пожалел и начал тайком приспускивать его в воду…. Естественно, имея такие ножки, жить в воде намного удобнее, чем на суше…
— Значит, ты говоришь…
— Я не говорю. Я только говорю, откуда у таких легенд растут ноги. И ещё. Ты зря это к Ваське про Русалочье озеро пристаёшь. Не пойдёт он туда. Да и тебе-то чего там делать? Камень-алатырь… он просто камень большой. А если рыбу ловить, так она везде рыба. Зелёную щуку с длинными волосами всё равно не поймаешь, а и поймаешь, жрать не захочешь. Зачем тогда природу переводить, тебе интересно?
— Но что-нибудь там всё-таки есть?
— Да ничего там нет! — махнул он рукой. — С того района, как узкоколейку убрали, деревни все позабросили, а от нас и дорога давно провалилась. Лес вырубили, так сильно всё заболотилось. Лет двадцать назад, говорили, оставалась ещё одна избушка на сваях. Типа вроде как баньки над водой. Вот в эту баньку-то она, видимо, и вплывала. Эдак снизу, глядишь, поднырнула и у себя дома!..
Он громко захохотал, и в этот момент из люка показалась бутылка, а следом и голова Васи. Утром сквозь сон я, кажется, слышал какие-то всхрюки, но подумал на Глеба Палыча.
Не то чтобы я заинтересовался этой историей, вовсе нет. Разного рода бывальщинами меня потчевали во многих местах, но вот теперь жена Плескова сидела у меня в номере и рассказывала, что она — дочь русалки.
Она уже немного освоилась, эта маленькая девушка-женщина с тихим и ровным, как свечение пламени, голосом и неожиданными порывами какого-то внутреннего ветра, который, казалось, временам выхлёстывал из неё и почти ощутимо проносился по комнате.
— У моей мамы были тёмные волосы, хотя они были светлые от природы, да и кожа со временем стала очень смуглая. Это от торфяной воды, — монотонно говорила она и вдруг вся встрепенулась. — Вы не записываете? Вы почему не записываете-то, а?
— Погодите. — Я повернул к ней компьютер. — Вот видите, дырочка? Это микрофон, он внутри, он встроенный, другого у меня нет. А это видеокамера. Вы будете говорить, и всё будет записываться. А потом я прослушаю и перепечатаю.
— Да? — удивилась она. Но скачущее и застывающее изображение ей не понравилось. Особенно там, где она получалась с раскрытым ртом и засыпающими глазами. Говорить что-либо в экран ей сразу расхотелось. Она оттолкнула компьютер, потом встала, прошлась по комнате, снова села и попросила сигарету.
— А папа был совсем рыжий. Папа у меня был геолог. С рыжей бородой и кудрявыми волосами. — Я посмотрел на её чёрные волосы, туго зачёсанные назад и забранные в хвост. — Но если честно, папа был не совсем геолог. Он водил у геологов вездеход, который назывался «танкетка». Папа недавно отслужил в армии, где ездил на настоящем танке. В тот летний сезон он нанялся к геологам, чтобы немного подзаработать. У него были сильные руки, и он легко носил маму на руках, когда подхватывал её из воды…
Продолжая говорить, она снова встала и начала ходить, потом остановилась посреди комнаты и сбросила с себя куртку, тонкую куцую курточку, явно не по погоде. Под курточкой у неё была красная вязаная кофточка с широким вырезом по плечам и тоже очень короткая — на брючками виднелась полоска живота. Лёгкие туфли-лодочки на ногах пугали разыгравшую на окнами метель.
Повторюсь, я тогда не знал, кто она. В какой-то момент я даже подумал, что это меня разыгрывает одна из тех девушек, от пятнадцати до тридцати лет, которые каждый вечер засиживаются в буфете гостиницы допоздна. Особенно, когда она взяла из своей сумочки сигареты и закурила. Курила она тоже стоя, скрестив свои вполне нормальные ноги и балансируя на этих скрещенных ногах. Одна рука лежала на сгибе другой, сигарета почти неотрывно у рта. Чёрный хвост на затылке был вздыблен, как у лошади, и, вообще, вся заявленная поза, по-моему, говорила только об одном: человек хочет в туалет, но почему-то сдерживает себя.