— Ты уверена?
— Мне больше ни к кому не надо заходить. Я от вас прямо домой, — объявила Кэтрин, протягивая вдове единственный оставшийся мешок. Вдова Грейлинг отвернулась от печи, обтерла руки о передник.
— Положи на стол, будь добра.
Кэтрин положила мешок.
— Одна свиная голова и двадцать свечей, все как вы просили, — жизнерадостно зачастила она.
Вдова, постукивая палкой, проковыляла к столу и открыла мешок, не сводя глаз с девочки. Она взвесила свиную голову на ладони и опустила на стол мордой к Кэтрин. Черные глазки поблескивали, задорный пятачок заговорщицки ухмылялся ей.
— Хорошая голова, — похвалила вдова, — но их должно быть две?
— Вы никак не обойдетесь одной до следующего раза? Я тогда принесу сразу три.
— Обойдусь, что ж поделаешь. У мясника из Шилда что-то не так?
Кэтрин подумывала притвориться растеряхой, будто она и не заметила, что в мешке только одна голова. Но она слишком хорошо знала вдову Грейлинг. Ее не проведешь.
— Ничего, если я присяду?
— Конечно, — вдова подвинула ей шаткую табуретку из-под стола. — Что с тобой, девонька?
Кэтрин опустилась на табуретку.
— Второй мешок у меня отняли, — тихо призналась она.
— Кто?
— На мосту.
— Мальчишки?
— Взрослый.
Вдова Грейлинг медленно кивнула, как будто Кэтрин своим ответом только подтвердила тайные подозрения, которые она испытывала не один год.
— Сын Томаса Киннера, да?
— Откуда вы знаете?
— Я так долго живу, что успела разобраться в людях. Гаррет Киннер — мразь. Но никто здесь его не тронет, все боятся его отца. Даже шериф раскланивается с Томасом Киннером. Он тебя изнасиловал?
— Нет. Но хотел от меня почти такой же мерзости.
— И заставил сделать?
Кэтрин отвела взгляд.
— На этот раз — нет.
Вдова Грейлинг закрыла глаза. Через стол дотянулась до руки Кэтрин и сжала ее в ладонях.
— Когда это было?
— Три месяца назад, тогда еще снег лежал. Мне пришлось одной идти через мост. Было уже поздно, и вокруг никого. Я уже знала, что такое Гаррет Киннер, но до тех пор мне удавалось с ним не сталкиваться. Я думала, мне и впредь будет везти, — Кэтрин повернулась к старушке лицом. — Он поймал меня и затащил на мельницу. Там колесо крутилось, но внутри никого не было, только Гаррет и я. Я отбивалась, но он поднес палец к моим губам и велел молчать.
— Ради отца?
— Если бы я подняла шум или не сделала, как он велел, Гаррет наврал бы своему отцу на моего. Сказал бы, будто он спит за работой, или пьет, или крадет гвозди.
— Это Гаррет тебе сказал?
— Он сказал, у дочери санника жизнь нелегкая, особенно когда сани уже никому не нужны. Сказал, что, если отец потеряет работу, станет еще труднее.
— В этом отношении он, вероятно, прав, — сдержанно проговорила вдова. — Ты храбрая девочка, раз сумела промолчать, Кэтрин. Но это ничего не решает, верно? Не можешь же ты всю жизнь прятаться от Гаррета.
Кэтрин разглядывала свои ладони.
— Значит, он уже победил.
— Нет, это он только так думает, — вдова неожиданно поднялась с места. — Как ты считаешь, мы с тобой давно знакомы?
— С тех пор, как я была совсем маленькая.
— Как тебе кажется, я за это время постарела?
— Мне кажется, вы совсем не меняетесь, вдова Грейлинг.
— Старуха. Ведьма с холма.
— Бывают злые ведьмы, а бывают и добрые, — заметила Кэтрин.
— А бывают сумасшедшие старухи, которые не принадлежат ни к тем ни к другим. Погоди минутку.
Вдова Грейлинг, пригнувшись под низкой притолокой, нырнула в соседнюю комнату. Оттуда послышался звук, как будто дерево скребло по дереву, — открылся ящик комода. Шум, будто в ящике поспешно что-то ищут. Вдова вернулась, держа в руках что-то, завернутое в красную тряпицу. И положила сверток на стол. Судя по стуку, решила Кэтрин, внутри что-то твердое и тяжелое.
— Я тоже когда-то была такой, как ты. Росла недалеко от парома, в самые темные, холодные годы Великой Зимы.
— Давно?
— Тогда шерифом был Вильям Допросчик. Едва ли ты о нем слышала, — вдова Грейлинг опустилась на прежнее место и быстро развернула красный сверток.
Кэтрин не очень-то понимала, что открылось ее взгляду. Похоже на толстый гладкий браслет из тусклого серого металла вроде сплава свинца с оловом. Рядом с браслетом лежало что-то вроде рукояти сломанного меча: ручка с косыми клетками орнамента и с изогнутой гардой от одного конца до другого. Из того же самого тусклого металла.