— Его мать здесь. Она сама расскажет нам все. Вы волновались, миссис Браун, не правда ли? Вы не давали ему позволения идти в лес, а он должен был попросить вас об этом, коль скоро у него, к сожалению, нет отца, который руководил бы им.
Тамар бросила на Джеймса Милроя сердитый взгляд.
— Мальчик получил мое разрешение. Ему разрешено охотиться с мистером Бартли в любое время.
Джеймс Мйлрой уставился на нее с ужасом. Он не удивился бы, если бы небеса разверзлись и ее поразило бы громом.
«Какой смысл пытаться быть одной из них?» — спросила себя Тамар.
Она была неверующей, такой же, как Бартли. Она могла легко солгать, чтобы спасти сына от боли и унижения! А легко ли было для Бартли солгать?
Позднее она раскаялась в своем поступке. Она поступила скверно. Уж лучше было позволить наказать Дика, чем брать грех на душу.
Более того, она поддалась Бартли, поставила себя рядом с ним, выступила вместе с ним против пуритан.
— Надо же придумать! Наказывать мальчика за то, что он пошел охотиться! Ведь он вернулся в тот же день. Положись на меня, и я сделаю из него мужчину.
— Он должен научиться следовать правилам… правилам колонии, в которой живет.
— Я научу его тому, что для него полезно.
— Я хочу, чтобы он вырос добрым и благородным.
— Как его отец? — спросил Бартли. — Хилый бедняга, который прыгнул в море оттого, что соблазнился и переспал с собственной женой?
— Как ты смеешь говорить мне подобные слова?
— Ну вот, теперь ты больше похожа на себя. Я предпочитаю видеть тебя разъяренной, но только не благочестивой ханжой.
Она хотела было возмутиться, но тут же ей рядом с Бартли почудился призрак Хьюмилити и она как бы увидела капитана его глазами. Бартли представился ей дьяволом, пытающимся соблазнить ее. Тамар отвернулась и пошла прочь, но услышала, как Бартли смеется ей вслед, и поняла, что в голове у него родился новый план.
После той охоты Дик не отставал от Бартли ни на шаг, он просто боготворил капитана. Однажды, взглянув критически на мать, мальчик сказал:
— Раньше, матушка, вы были больше похожи на сэра Бартли, а теперь стали как эти люди!
— Дик, — ответила мать, — но ведь ты живешь среди этих людей.
— Мне нравится жить здесь, — подчеркнул он, — потому что я могу охотиться с сэром Бартли. А когда-нибудь… я поплыву с ним. Когда он отправится назад, в Англию, то возьмет…
Мальчик оборвал фразу, но она поняла: Бартли отнимал у нее сына, переманивая его на свою сторону.
Эта мысль стала мучить ее. Она постоянно молилась. С Ричардом Тамар не могла говорить об этом, потому что Ричард хотел, чтобы она вышла за Бартли. Отец не верил в ее второе обращение в пуританство, как не верил в первое.
Несколько недель спустя после прихода «Либерти» в Новый Плимут приплыл другой корабль. На его борту были голландские поселенцы, обосновавшиеся не слишком далеко, на этом же берегу. Гостей приняли весьма радушно, губернатор сказал, что он и колонисты радуются, когда их посещают гости.
Голландцы восторгались Новым Плимутом. Их очень удивило, что переселенцев из Англии не беспокоят краснокожие туземцы. Они рассказали, что во французских и голландских колониях на этом континенте жизнь не столь спокойная.
Тамар знала, что это объясняется добротой и благородством жителей Нового Плимута. Их законы чести были непоколебимы, и индейцы это поняли и оценили. Англичане прирожденные колонизаторы, как ни одна другая нация на земле. Им присущи достоинство и честность, что ценят люди любого цвета кожи. Они храбры, но храбры и другие поселенцы, покинувшие свой дом, чтобы обрести новую жизнь в чужой стране. Тамар видела качества, присущие англичанам в большей степени, нежели людям других национальностей: спокойное достоинство, умение подавить свои эмоции — как гнев, так и радость, ибо люди, дающие волю этим чувствам, находятся в менее выгодном положении, чем их противники; англичане не раздражаются по пустякам, но вызвать их справедливое негодование опасно; они непременно добиваются своей цели, проявляют упорство и непременно заканчивают то, что начали. Эти качества вызывают в других людях уважение и страх. Лишь в подобных людях она видит пример для подражания, лишь с ними она желает трудиться во имя спасения своей души.
Близилось Рождество, и Тамар готовилась устроить праздник для детей. Она обещала им танцы, игры и угощение. Дети бегали пританцовывая по Лейден-стрит и болтали о рождественском празднике.
Тамар передали, что церковный староста желает поговорить с ней, и она отправилась к нему.
— Садитесь, дорогая сестра, — сказал он, — я должен побеседовать с вами. Я слышал, что в день рождения Христа вы собираетесь устроить праздник.
Тамар промолчала, выжидая, и после паузы он продолжал:
— Наш Господь, Иисус Христос был человеком печали, и день Его рождения не годится встречать веселой пирушкой и играми. В этот день следует молиться.
— Но… — начала было она. Он поднял руку.
— Выслушайте меня до конца, прошу вас. Я полагал, что сперва должен побеседовать с вами, прежде чем объяснять детям: в этот день не должно быть никаких… вакханалий. Боюсь, что вы по неведению, не злонамеренно, вбили им в голову мысль о праздничном веселье. Не бойтесь, сестра, мы не станем винить вас. Мы желаем лишь показать, сколь глупы ваши намерения.
— Но ведь это простой детский праздник. Никаких вакханалий. Просто немного удовольствия… немного веселья.
— Дорогая сестра, вы привезли сюда старые идеи из Англии. Мы должны оставить в этой стране всяческое зло. Ему нет места в Новом Свете. Не надо досадовать. Мы видели, что вы старались стать одной из нас и довольны подобными переменами в вас. Мы желаем помочь вам, потому-то я и пригласил вас сюда, дабы объяснить, сколь превратно ваше представление о праздновании дня рождения Христа.
Тамар подняла голову и посмотрела ему в лицо, зная, что глаза ее начинают гневно сверкать. Ей хотелось выбежать из этой комнаты, где вдруг стало даже трудно дышать. Она посмотрела на полку, где стояло несколько книг, главным образом Библия в переводе, сделанном в Голландии, на тростниковую циновку на полу, на промасленную бумагу на окнах… И вдруг с невыносимой тоской вспомнила свою спальню в Пенникомкуике с ковром на полу, настоящим стеклом в окнах и кроватью под богатым балдахином. Ей захотелось убежать от этой скудной, примитивной жизни, захотелось стать свободной. Свободной? Но ведь она отправилась сюда в поисках свободы.
Но она постаралась прогнать эти мысли. Снова призрак Хьюмилити погрозил ей пальцем. Она заставила себя сдержаться.
— Вы еще молоды. Вы — сильная женщина. Вы родили детей и можете еще родить. Ваш долг перед Господом и новой страной рожать детей, чтобы они молились Ему и трудились на благо этой страны. Вы слишком молоды, чтобы оставаться незамужней. Прошу вас, не пугайтесь. У меня для вас хорошая новость. Среди нас есть человек, готовый жениться на вас, руководить вами, стать отцом детей, которых вы родили, и отцом тех, которых родите еще.
Ее губы невольно искривились в презрительной улыбке.
— А кто этот человек?
— Джеймс Милрой. Достойный, благородный человек, давно посвятивший свою жизнь служению Господу. Он старался покровительствовать вам с тех пор, как вы прибыли сюда. Он чувствует, что вы и ваши дети нуждаются в помощи и исправлении и что Бог избрал его для этой цели. Он желает, нет жаждет подчиниться воле Божией.
— Если он ищет жену, почему бы ему не найти женщину достойнее меня?
Но староста не заметил иронии, прозвучавшей в ее голосе.
— Да, он мог бы сделать это. Но наш дорогой брат Милрой не из тех, кто выбирает легкий путь. И посему он готов взять вас в жены.
— Это весьма благородно с его стороны. Однако передайте ему, что если я надумаю выйти замуж, я сама выберу себе мужа.
— Вы делаете слишком много ошибок, сестра. Ваша жизнь полна ошибок. Вы привезли сюда пагубные идеи Старого Света и цепляетесь за них. Вы предложили учить наших мальчиков. Нам это не нравится. Не дело женщины учить мужчин, а эти мальчики однажды станут мужчинами. О нет. Мы желали бы видеть вас, как и прочих женщин, у колеса прялки, в поле, собирающей урожай… а прежде всего женой, рожающей детей. Да, дорогая сестра, мы приняли вас в свою общину. Один из нас предлагает вам свою заботу, желает наставлять на путь спасения и поклонения Господу.