— Я не могла лгать ни тебе, ни себе самой.
— Ты… Адрэа, ты можешь не любить меня, но я могу делать это за нас двоих, — он нежно поцеловал мою ладонь и сжал её крепче в своих ладонях.
— Если ты можешь жить без взаимности чувств, это не значит, что могу так жить я сама, Генри, — ответила я с болью в голосе.
— Но, Андрэа… Вдруг со временем ты смогла бы… Хотя бы привыкнуть ко мне… Я не тронул бы тебя, если бы ты не захотела.
— Ничего бы не вышло даже спустя годы, как же ты этого не понимаешь? Я не смогла бы…
Я резко вырвала руку из хватки своего друга, сдерживая волну слёз боли и сожаления.
— Ясно… — впервые голос Генри был холоден, а лицо его бледно и укрыто горечью. Он медленно повернулся ко мне спиной, стараясь держать тот же добрый тон: — Прости… Что потревожил тебя.
На это я печально усмехнулась, ничего не говоря в ответ.
Ведь, что бы я сейчас ни сказала, это никак не изменит того, что уже сказано… Это совершенно ничего не исправит.
Мне было больно от того осознания того, какие страдания и боль я причиняла и причиняю сейчас своему близкому другу. Очень больно и совестно.
— Я… Пожалуй, отправлюсь сейчас домой… Счастья тебе, Андри… Но знай, если тебе однажды будет плохо, или потребуется помощь… — напоследок Генри повернулся ко мне и одарил своей прощальной ласковой и в то же время такой несчастной улыбкой, что моё сердце буквально разрывалось на части. — Ты всегда можешь рассчитывать на меня. Мы же друзья, ведь так?
— Да, друзья… И всегда ими будем… — едва ли слышно и виновато прошептала я, глядя юноше в глаза. — Удачного пути домой, Генри. И будь осторожен…
— Конечно, буду, милая Андри… Буду… — юный лорд с доброй улыбкой кивнул мне, но с поспешным шагом направился к выходу в сопровождении немного обеспокоенных служанок.
Когда же дверь за ними закрылась, я всё же дала своим эмоциям выход, чуть ли не со всей силы ударив кулаком о стену.
— Дрянь… Самая настоящая дрянь… — прошептала самой себе я, со слезами горечи и боли на глазах. — Эгоистка чёртова…
Ругательства и брань в сторону самой себя, разумеется, мало что меняли, но хотя бы помогали мне немного выпустить пар.
— Госпожа… — послышался голос Себастьяна, что подошёл ко мне сзади и осторожно взял мою ладонь в свою. — Он успокоится.
— Но никогда не забудет и не простит… — очень тихо сказала я, чувствуя, как слёзы продолжали течь по щекам. — Я давно знала о его чувствах, давно замечала его взгляды в мою сторону, но не смогла… Не смогла пересилить себя и дать ему хотя бы один треклятый шанс…
— Он это тоже понимает, госпожа, и однажды, не сразу, но простит и успокоится. А пока нужно просто дать ему время. Пойдёмте, Вам нужно отдохнуть.
— Я просто хочу… Чтобы однажды он всё же стал счастлив и любим…
Сказав это, я позволила демону проводить меня в мои покои, и попыталась успокоиться.
Выходило у меня это крайне паршиво, учитывая резко усилившееся чувство вины и то, что мы только пару часов назад вернулись домой, и усталость брала своё.
— Он успокоится, Андрэа, и будет счастлив, — произнёс Себастьян, помогая мне сесть на край кровати. — Я слышал, что в Лондон из России переезжает юная графиня Блонская вместе со своей семьёй. Она младше Вас на год и чистейшее создание.
— Хочется верить, что они… Сойдутся во всех отношениях, — я слегка выдохнула, взглянув своими влажными от слёз глазами на брюнета.
— Госпожа, у него всё наладится. Я обещаю Вам, — мой дворецкий и жених нежно коснулся губами моего лба и осторожно вытер слёзы кончиком пальца. — Позвольте мне приготовить Вам ванну.
— Хорошо, — слабо, но в то же время даже с благодарностью кивнула я в ответ, на несколько мгновений прикрыв глаза.
Себастьян вновь ласково поцеловал меня в лоб и поспешил отвести в ванную комнату, чтобы я могла, как следует отдохнуть от плохих мыслей в тёплой пенной воде.
Когда же ванна была готова, мужчина осторожно помог мне раздеться, затем я медленно погрузилась в воду с головой, закрывая глаза и задерживая дыхание на несколько секунд.
Чёрт возьми, как же мне сейчас хотелось, чтобы эта стихия забрала всю мою боль и печаль, что так разрывали моё сердце на части.
Впервые за несколько лет мне было настолько плохо, что хотелось сбежать из собственного поместья и просто побыть в одиночестве.
Перед глазами всё ещё представлялся Генри, глаза которого были полны боли и слёз, а добрая, но в то же время печальная и полная горечи улыбка заставляла меня испытывать сильное чувство вины, которое невольно порождало пламя ненависти к самой себе.