- Ну, как сказать, - скосоротился папа. – Ты совсем-то уж не зарывайся. Какой-то дом иметь надо.
- И мир, - добавил Ковальский, размахивая поварешкой.
Выглядел он до того мило, что Ася совершенно не могла проникнуться серьезностью момента. Сцена вся целиком была какая-то донельзя анимешная, да еще солнце из окна светило так ласково, и черемуха во дворе хоть и отцветала, пахла все еще так сладко.
- Это вроде хороший мир, - заметила Ася. – Мне нравится.
- Вот и не спеши из него убегать. Потом бывает сложновато найти себе новый.
- Даже вам?
- А чем мы лучше? – удивился Ковальский. – Хотя мне, по большому счету, уже как-то все равно.
Глава 35
...Ковальский, растрепанный и помятый, устроился на большом шершавом камне и любовался степью. Степь была хороша, особенно на закате – оглушительно стрекотали кузнечики, цветы благоухали горьковатым медом, а оттенков розового и пурпурного неба, отраженных озером, было не сосчитать. Он даже не представлял, как они все называются, но очень жалел, что нет под рукой ни фотоаппарата, ни красок – хоть и со школы не брал в руки кисточек и альбома. А тогда, говорили, были какие-то задатки...
- Кем был тот человек? – спросил он, не глядя на доктора.
Доктор сидел прямо на траве, откинувшись на этот же камень спиной, и кажется, дремал. О чем думал, непонятно, но у Ковальского возникло сильное подозрение, что его стерегут. То ли чтоб не сбежал, то ли чтоб не утащил дракон, как трепетную принцессу.
- В двух словах не объяснить, - тихо сказал Сорьонен. – Чем-то похож на тебя, в чем-то другой. Я не знаю, почему люди приходят в этот мир по нескольку раз, почти не меняясь. Это тебе лучше спросить у Тао Мэя.
- Не очень хочется, - признался Максим. – Это сложно дается простому русскому уму.
- Ты был восточником раньше, - вспомнил доктор. – Если сравнить с картой этого мира, откуда-то из Польши.
- Ну, фамилия об этом намекает, конечно, - согласился командир. – По-моему, я потомок репрессированных поляков.
- Все возможно.
- Но все-таки, - Ковальский нехотя перевел взгляд с озера на собеседника, который пребывал с закрытыми глазами.
- Сперва, как все молодые медики, наивным идеалистом, - уклончиво отозвался Сорьонен. – Добрым настолько, что с трудом верилось. Потом, после войны, идеалистом быть уже перестал, но добрым остался.
- Я и сейчас незлой, - хмыкнул Ковальский. – Исключая совсем уж явное злоупотребление моим терпением.
- Подраться ты и тогда был не дурак, - рассмеялся доктор. – Ох и получал я от тебя!
- Взаимно?
- Куда ж без этого. Даже дуэль у нас была.
- На пистолетах? Как у Пушкина с Дантесом?
- Да нет, на саблях.
- Ах, жаль.
- Ничего не жаль!
Ковальский попытался себе это действо представить, но так и не смог. Ничего, кроме скачек по комнате с переворачиванием столов, как заведено было, скажем, у «Трех мушкетеров», в голову не шло. Сорьонен разлепил глаза – и смотрел на него теперь с умилением и неясной надеждой.
- Я ничего не помню, - не в силах выдержать этот взгляд, сказал Максим. – Мне жаль.
- Ничего страшного, - доктор улыбнулся и кивнул. – Мне этого и не нужно. Я просто рад, что снова тебя нашел, и что ты вообще на свете есть. А остальное и значения-то не имеет.
Сорьонен замолчал, закат догорел, в степи стемнело и похолодало, из травы поднялись комары. Надо было уходить, но Ковальский почему-то не хотел, на берегу было лучше, чем в душной юрте, где снова поджидали странные угощения и непонятные слова.
Так он хотя бы мог представлять себя, скажем, в походе. Или на учениях.
Или в отпуске?
Сколько они так сидели, никто не считал. Кажется, небо успело полностью почернеть, зажглись звезды – яркая река Млечного пути, а потом над озером вдалеке засверкали зарницы. Стало совсем уж холодно, на траве выступил иней.
- Пойдем, - позвал его доктор. – Ночью здесь морозно.
- Понял уже, - ежась в отсыревшей одежде, согласился Ковальский.
Пока шли, слышно было, как всхрапывают в темноте напуганные кони.
- Ну что, разобрались?
Тао Мэй сидел у очага и что-то ворошил в нем – дым шел синеватый, пахло остро и пряно.
- Более ли менее, - отозвался доктор.
- Ну, значит, можно начинать! – обрадовался азиат. – Долго вас жду. Как бы поздно не оказалось!
- Что именно? – осторожно уточнил Ковальский.
Тао Мэй вместо ответа бросил в очаг горсть какой-то крупы.
Пламя затрещало и превратилось в бенгальский огонь. Дым загустел, обрел плотность и объем, и вскоре из него появились фигуры – волк, лошадь и какая-то хищного вида птица. Они замерли, ожидая приказаний. Вдалеке – Ковальский вообще не поверил бы, что такое возможно, вместо стены юрты встало дерево – нет, даже Древо, попирающее горизонт. Ствол необъятной толщины, ветви – бесчисленны, и на них – словно почки, какие-то шарики.