Он представил позолоченный солнцем скалистый склон пустым — без себя, без собственной тени, с несколькими клочками выжженной травы, парой скорпионов, шуршащих в гравии, и одиноким коршуном высоко в небе. Но его самого нигде не видно. Затем он представил себе пустой лежавшую впереди зелёную долину — вздувающийся и опадающий Нил, за которым никто не наблюдает, и крыс, торопливо устремляющихся в дома за едой. Вавилон тоже пуст — ни женщин на крышах, ни жрецов в храме, на улицах ни человека, ни повозки, рынок безлюден... Представил себе весь мир, моря и безбрежные равнины, обросшие деревьями горы — и ни одного человека под раскинувшимся небом. Картина была странная и величественная.
«Да, ты был бы там, — сказал он Ану. — Но ты бы ничего там не значил. Тебе пришлось бы ждать. Вся твоя сила, могущество и таинственность существовали бы лишь для скорпиона и крысы. Ты бы ждал, пока приду я. Ты был бы там без меня... но только я мог бы назвать тебя «Величеством».
Мгновение спустя он задал неизбежный, неумолимый вопрос: «А раз так, я твой создатель или ты мой?»
Ответа не было. Тот медленно осознал, что никогда не найдёт его. Возможно, такого ответа не существовало вовсе. Он долго стоял, впитывая эту мысль и свыкаясь с ней.
— Что ж, пусть будет так. Я буду жить без ответа, — наконец прошептал он и задумчиво, но в то же время решительно начал спускаться в Фивы.
ГЛАВА 7
Над Египтом прошумело пять лет. Власть Хатшепсут была абсолютной, её труды чувствовались повсюду. Вскоре после возвращения кораблей она создала на землях храма Амона в Фивах сад Пунта. Это было воплощением страны из старой сказки, с мирровыми деревьями, росшими на разбитых вдоль берега террасах, и клетками с пунтскими леопардами, которые были расставлены там и сям на дорожках, усыпанных дроблёной ляпис-лазурью. В самой высокой точке сада стояла беседка, смотревшая через залив на западные холмы, где неторопливо сооружался прекрасный собственный храм царицы, Джесер-Джесеру, напоминавший распускающийся цветок. Пока одни рабочие воздвигали колонну за колонной, казавшиеся белоснежными по сравнению с собственной тенью, другие сооружали дорогу, которая должна была проходить над пустыней, долиной и рекой и заканчиваться у Пунтского сада на другом берегу, связывая два храма. По всей стране орды строителей восстанавливали храмы, разрушенные гиксосами.
В этом явственно виделись рука и талант Сенмута. Его синие с золотом носилки знали во всех городах Египта; он ездил по стране взад и вперёд, огораживая верёвками новое строительство" и наблюдая за ходом старого. Всем было знакомо его большое угловатое тело и мрачное лицо. За прошедшие годы подбородок Сенмута стал тяжелее, а талия раздалась, что придавало ему зрелый, полный достоинства вид. Он стал важной фигурой, второй по значению после Её Величества, на что не раз с удовольствием указывала она сама. Во дворе храма Мут в Фивах, где он выстроил новый пилон, она позволила Сенмуту воздвигнуть его собственную статую, которой в ясные дни должны были любоваться нынешнее и все последующие поколения. Это была чёрная гранитная статуя с глазами, по-старинному простая: Первый раб Амона сидел на земле, закутанный в плащ, который скрывал не только его, но и маленькую царевну Неферур, стоявшую между его приподнятыми коленями. Простота замысла вынуждала сосредоточить внимание на головах Сенмута и его царственной подопечной и оставляла много места для соответствующей пространной надписи, сообщавшей всем, кто умел читать:
«Я был величайшим из величайших во всей стране... Я был тем, к чьим советам прислушивалась Госпожа Двух Земель, тем, кто радовал сердце Божественной Супруги... Я был тем, походку которого знал весь дворец, настоящим наперсником правительницы, пользовавшимся её любовью и доверием... человеком, полезным царице, преданным богам, безупречным перед людьми... не было ничего с начала времён, чего бы я не знал».
Те, кто умел читать, читали, приходили в священный трепет и кивали. Те, кто не умел, смотрели на статую человека, обнимавшего царевну, и не нуждались в словах.
Люди были довольны, что это так; они были довольны всем, что делала правительница. Налоги были тяжелы, но и урожаи выдавались хорошие. Разливы никогда не были такими обильными. Было ясно, что боги любят Хатшепсут; благодаря этому слухи о том, что на границах не всё спокойно, время от времени распространявшиеся на рынках, ни у кого не вызывали интереса. Пусть дикари болтают, если им нравится. Египет возвратился к старым, мирным временам тысячелетней давности и обернулся спиной к остальному миру.