— Добрый Бог быстро бежит вокруг и несёт в руках Волю. Он бежит, пересекая океан и четыре стороны света, заходит столь же далеко, сколь далеко проникают лишь солнечные лучи, обегает всю Землю, чтобы отдать Пространство его Владычице...
Шатаясь, он достиг наконец западного края Поля и, широко расставив ноги, принялся хватать воздух глубокими болезненными вдохами, обжигавшими лёгкие. Жрица вновь убежала от него. Почему? В растерянности он искал глазами штандарт, за которым должен был следовать. Тут фараон почувствовал, как с его головы подняли Белую корону, вместо неё водрузили Красную, и вспомнил, что должен ещё раз повторить всё это.
Упуат продолжал движение... Тутмос медленно выпрямился, заставляя себя держаться прямо под тяжестью короны, хотя его шея и плечи уже болели от усталости, как обожжённые огнём. Он сделал шаг, потом ещё один вслед за отступающим штандартом, заставляя себя изображать маленькие, но энергичные прыжки, имитировать юность и силу. Опять через залитую ослепительным солнцем пустыню Поля, до его края и обратно, до третьего кола на восточной стороне. В груди раздавались зловещие глухие удары, холодный пот покрывал брови и верхнюю губу. Рвущееся дыхание заглушало пение жреца. Но он всё же переставлял одну ногу за другой, в то время как штандарт указывал ему дорогу. Тутмос не смел оторвать от него взгляд, хотя различал лишь уменьшающуюся золотую точку в колеблющемся хаосе.
— Иди, иди... Неси сюда! Неси сюда! — Слова становились более внятными, хлопки ладоней более громкими и вдруг прекратились. Фараон с трудом понял, что штандарт замер, что и он сам достиг конечной цели. Рука, казалось, больше не принадлежала ему, но Тутмос усилием воли заставил её двигаться и поднять священный документ над его головой.
— Я бежал, — задыхаясь, выговорил он, — и нёс... Секрет... Двух... Участников... — Он помолчал, пытаясь успокоить дыхание. — ...который мой отец дал мне прежде Геба. Я прошёл... всю Землю... и прикоснулся к четырём её сторонам. Я обежал всю Землю, такова была моя воля.
Его рука упала. Посвящение было окончено — об этом фараону сказали радостные крики толпы, а он всё ещё по-царски прямо стоял на ногах.
Тутмос повернулся и неровной походкой направился в Тростниковый дом, где его ждала головокружительная чернота. Поддерживаемый только волей и памятью, он нашёл дорогу в коридоре к своей комнате, переступил через порог, закрыл за собой дверь. Затем горячая стрела глубоко вонзилась ему под ключицу. Когда он уже падал, его подхватили сильные руки Нехси.
Он понял, что полулежит на подушках. Большая заботливая рука крепко сжимала его кисть. Он открыл глаза. Сколько же времени он пролежат здесь, сколько времени Нехси, как большой сторожевой пёс, просидел над ним, пока снаружи текли часы? Был ещё один ритуал...
— Нехси, — выговорил он. Звук собственного голоса напугал его. Казалось, что это говорил незнакомец.
— Я здесь, Ваше Величество. Отдыхайте. Не разговаривайте.
— Нет. Ещё церемония... Провозглашения...
Ручища Нехси стиснула его кисть.
— Ещё есть много времени. Спите.
«Я не могу, — пытался сказать Тутмос. — Я должен собрать все свои силы, я должен понять, смогу ли встать...» Но слова не выговаривались, они требовали слишком большого усилия, для которого не хватало воли. Он вгляделся в склонившееся над ним смуглое лицо и почувствовал, что бесконечно далёк от него — от всего и всех.
Выждав немного, он повернул голову на подушке и посмотрел на изваяние Амона в изножье. Спокойные золотые черты пробудили упрямство, которое он ощутил как подобие вернувшейся силы. От этой искры сопротивления в нём начало медленно разгораться решение. Он не позволит бесцеремонно выбросить себя из жизни, не ввергнет в панику множества, не предаст Египет. Он всё же доведёт до конца Хеб-Сед — великое таинство, которое должно было сделать фараона вновь молодым и сильным, а вместо этого уничтожило его.
Гнев оживил Тутмоса.
— Нехси! — пробормотал он, и голос прозвучал почти как его собственный.
— Величайший, не напрягайтесь...
— Подними меня.
— Но послушайте, Владыка...
— Подними меня!
Нехси облизал губы, затем неохотно нагнулся и посадил Тутмоса, продолжая держать его обеими руками.