Я так и не надела то платье. Может, оно до сих пор хранится на чердаке гостиницы со всеми остальными вещами, которые я когда-то называла своими.
– Вам понадобится новая одежда, – объяснил Димери. Он засунул руку обратно в карман и зашагал по улице. – Не хочу, чтобы мой штормовик выглядел как нищий бродяга.
– Я не ваш штормовик, – пробормотала я, бережно засунув монету в карман короткого матросского плаща, который мне выдала Вдовушка. Если правильно распорядиться солемом, могло хватить на обратную дорогу в Аэдин.
Слово «штормовик» вызвало множество вопросов, и главный тут же сорвался с моих губ:
– Лирр действительно держит на корабле мою маму?
Димери посмотрел на меня, его взгляд был ровным и без намека на фальшь.
– Да. Но улица – не место для подробных разговоров. Завтра или сегодня вечером, если у вас хватит сил, я отвечу на все вопросы. Есть вещи, о которых не следует говорить под открытым небом.
Мои губы сжались. Вопросы не давали покоя, но я сдерживалась, пока мы проталкивались сквозь толпу. Мимо меня проносились ароматы выпечки, глинтвейна, печного дыма, табака и кофе. Вечная прохлада Зимнего моря, лошадиный мускус и грязь. Запахи, свидетельствующие о начале зимы и приближении Фестуса, праздничного месяца, с которого начиналось самое долгое и суровое время в году. Эти запахи наводили на множество приятных воспоминаний и ностальгию по детству.
Но пока мы шли, меня охватило новое, незнакомое до сих пор чувство. Точнее, смутное предчувствие, которое исходило от земли, древесины, которая пошла на балки и перемычки домов. И оно становилось все сильнее.
Когда люди и строения остались позади, мы оказались во дворе церкви в северной части города. Здесь, в окружении надгробных плит и памятников, занесенных снегом, странное чувство окончательно захлестнуло меня. На холме неподалеку возвышался заброшенный форт. Немногие деревья осмелились раскинуть свои ветви среди могил. Но все они были огромными, древними и совершенно точно гистовыми.
В самом центре рос ясень, его полог, не по сезону зеленый и пышный, укрывал половину церковного двора. Но даже если бы он не был покрыт свежей листвой, я бы сразу узнала в нем гистовое дерево. Оно манило меня. Я ускорила шаг и обогнала Димери. Он пропустил меня вперед, и я побежала по хорошо утоптанной тропинке между снежными сугробами.
Остановившись под ясенем, я набрала полные легкие чистого, прохладного воздуха. Мне с детства была знакома энергетика гистовых деревьев – нечто неосязаемое, но притягательное, как тишина пустой часовни или покой погоста. Но этот ясень был… живым, манящим. Как будто кто-то обнял меня и пытался прижать к себе. Самое сильное чувство, что мне довелось испытать среди гистовых деревьев.
А потом я заметила монеты. Сотни – нет, тысячи, десятки тысяч, они вросли в толстую кору ясеня и намертво застряли в ней. Самые разные, большие и маленькие, из золота, серебра, меди, из сплавов, про которые я и не слышала. Монеты покрывали ствол, как чешуйки. Я смахнула снег с корней и увидела, что они тоже усеяны монетами. А когда подняла голову, оказалось, что даже самые высокие ветви покрыты такой же чешуей.
– Что это? – спросила я, как только Димери подошел.
– Десятина, – ответил он, протягивая мне мелкую медную монетку. – Найдите место, куда ее пристроить.
– А зачем?
Я взяла монету, все еще теплую, и держала в руке, пока морской ветер не охладил нас обеих.
– Потому что, если провести ночь на Десятине и не сделать подношения, остров попытается убить вас.
Димери достал еще одну монету и нашел молоток, висевший на кожаном шнуре. Взяв его, он принялся обходить дерево. Наконец мужчина увидел место, где кора наросла поверх других монет, повернул молоток острым концом и сделал зазубрину. Вложив туда монету, он ударил молотком, вгоняя ее поглубже.
Стук нарушил тишину церковного двора. Когда монета заняла свое место, Димери отступил назад и протянул молоток мне.
– Попытается убить? И как же? – спросила я, принимая молоток. – А главное, зачем?
– Сотни лет назад первые поселенцы из Устии начали использовать гистовую древесину не только для изготовления кораблей, а еще для строительства домов. – Димери кивнул головой в сторону крыш и дымоходов прибрежного городка. – Опасное решение. В других местах оно для многих обернулось бедой. Но здесь люди и гистинги пришли к соглашению. Гистинги поклялись защищать город, как до этого защищали корабли, если их не отправят обратно в море. Клятва гистинга не может быть нарушена – разве что другая сторона нарушит соглашение первой. Люди сдержали обещание. А со временем здесь начали расти и гистовые деревья. Теперь люди и гистинги живут вместе, в мире и согласии.
Я задрала голову, всматриваясь в крону гигантского ясеня, раскинувшегося надо мной.
– Деревья, подобные этому ясеню, вырастают там, где в одном месте собирается много гистингов, – продолжал Димери, глядя не на меня, а на ясень. – Материнское древо. Так что теперь каждый, кто высаживается на остров, должен отдать дань уважения его правителям: хозяйке порта и гистингам.
– Все-все? И что, вся команда вашего корабля тоже придет сюда?
– Только те, кто намерен остаться на ночь на берегу, – кивнул Димери.
Он повернулся и показал на другие деревья, росшие во дворе церкви. Блеск монет в их стволах подсказал мне, что и они получили подношения.
– Поэтому Десятине не нужен ни форт, ни замок. Гистинги охраняют это место. И получают за это плату – десятину. Десятину Зимнему морю и Темным водам.
Темные воды. Так моряки называли Иное, место, где обитали гистинги, моргоры, имплинги и даже стрекозы из наших фонарей. Там же штормовики вроде меня черпали свою силу.
Я провела пальцем по чешуе из монет. Ветер шумел в ветвях, но как только я начала тихонько напевать, шум утих. Димери внимательно наблюдал за тем, как я иду вокруг ясеня, проводя рукой по стволу, и как постепенно изменяется сила ветра.
Морозный воздух приятно холодил. Я нашла свободное место на стволе, между мерейской монетой и кругляшом из жести, который трудно было опознать, и стала пристраивать собственную десятину.
Закончив, я протянула молоток Димери, и он вернул его на место, на стальной крюк. Я же, отчаянно мечтая снова оказаться в Пустоши, прижала ладони к дереву.
Я закрыла глаза и инстинктивно прильнула к стволу. Его манящая сила могла показаться пугающей, но, прежде чем я осознала это, передо мной возникло видение. Ангел с крыльями, каждое перо которого было подобно лезвию меча. Благочестивый взор ангела обращен к небесам. Хранитель. Вестник. Воин.
Ладони еще сильнее прижались к коре, покрытой чешуей из монет. Сила дерева затягивала меня все глубже и глубже, и казалось, что между нами протянулись невидимые нити.
Глаза ангела вдруг встретились с моими.
«Сестра».
Дыхание сперло.
Движением, полным грации, ангел протянул руку, которая прошла сквозь дерево, и наши ладони соприкоснулись.
В голове пронеслись образы, настолько быстрые и яркие, что я начала задыхаться. Я видела драккары, джонки и огромные стопушечные корабли Мыса. Видела дым пушек и кровь, Десятину и первые ростки гистовых деревьев на ее берегах. Я видела гибкие молодые стволы, уходящие корнями не в землю, а в Иное. В Темные воды.
«Сестра».
Колени подогнулись, а пальцы сильнее впились в кору. Возникли другие образы, но исходили они уже не от дерева, а от меня: пылающее пламя и пальцы Лирра на моем лице.
– Мисс Ферт. – Чужая рука сжала мое плечо, и я чуть приоткрыла глаза, вглядываясь в лицо Димери. – Что с вами?
– Просто… голова закружилась, – ответила я.
Все равно я не смогла бы описать словами то, что только что произошло. Я и раньше ощущала присутствие гистингов, но впервые мы обменялись образами и чувствами. И еще единственным словом – «сестра».