— Позволено ли мне будет составить компанию прекрасной тэнни? — спросил он, и я впервые обратила внимание, какой красивый у него голос. Изысканный, бархатистый, «вкусный», богатый оттенками и интонациями. Этот голос пьянил не меньше, чем настой на семи травах.
— Позволено, — живо кивнула я. — Эй, хозяйка! Подай-ка нам ещё одну лавку! Благородному юноше не на что сесть! Как мне прикажешь с ним разговаривать — стоя или выворачивая шею?
— Не обязательно лавку, — мягко добавил юноша, и я снова восхитилась его голосом. — Хотя б чурбачок какой-нибудь…
— Но, тэнни, — пролепетала подбежавшая к нам хозяйка постоялого двора. — Как же?.. Ведь он же… Ведь ты же…
— Прошу тебя, керли, — ядовитым тоном отозвалась я. — Неси лавку, чурбан, хоть камень, но я хочу поговорить с этим человеком!
— Да, милая керли, — поддержал меня юноша. — Не откажи нам в такой простой просьбе.
Произнеся эти слова, он со значением взглянул на женщину и она стушевалась.
— Как знаете оба, — махнула рукой она и ушла выполнять приказание. Вскоре мы сидели за одним столом с добрым юношей и болтали как старые приятели — по крайней мере, так могло показаться со стороны. Я чувствовала себя совершенно пьяной и счастливой, человек — он просил называть его Рейнеке, без сословного обращения, — был очень мил и приветливо улыбался. Он спрашивал, куда я иду — я пожала плечами, — и откуда — я махнула рукой, указывая направление. Бродячие торговцы живут немногим лучше мимов и почти так же не уважаются. Но я разносила пряности, а это товар такой дорогой, что на год хватало небольшой торбочки, а ведь я раздавала его с невероятной щедростью.
— Иду, куда ветер несёт, — откровенно призналась я. Рейнеке улыбнулся.
— Я живу точно так же, — подбодрил меня он.
— Не-е-ет, — затрясла головой я. — Так же, а не так. Вот скажи, где ты будешь через декаду?
— Откуда я знаю? — засмеялся Рейнеке, и я замерла, всем своим существом впитывая звуки его волшебного голоса.
— Вот! — торжествующе выкрикнула я, когда смех стих.
— А тэнни о себе — знает? — заинтересовался юноша.
— Нет, — погрустнела я. — Не знаю. Раньше всегда знала, а теперь — фьюить!
— Куда ветер подует, да? — подсказал Рейнеке. — Но кто выследит ветер?
— Не-е-ет, ты не понимаешь, сын… хм… да… не понимаешь, Рейнеке.
— Не зови меня сыном тэна, не надо, — неожиданно попросил юноша и я, на миг протрезвев, серьёзно кивнула.
— Хорошо, не буду, — обещала я, тем более, что и не собиралась так его называть.
— Спасибо, — улыбнулся юноша. — Так чего я не понимаю, прекрасная тэнни мне скажет?
— Ты? — удивилась я, снова пьянея от одного только звука голоса (зачем я просила настой на семи травах, неужто не хватило бы трёх?!). — Ах, да. Ветер нельзя выследить, это… хм…
В разгар моих пьяных откровений тот самый ветер, о котором мы только что говорили, ударил в окно, едва не разбил его. Я умолкла, не закончив своей мысли. Невежливо выслеживать ветер. Да и зачем? Можно просто спросить, куда он направляется. А можно и попросить полететь туда, куда ты хочешь. Всё просто. Но этого я собеседнику не сказала.
— Могу я обратиться с просьбой к прекрасной тэнни? — поинтересовался юноша, когда молчание затянулось.
— С просьбой? — удивилась я. — Хм. Обратиться всякий может. Но что у меня теперь можно выпросить?
— О, многое, — улыбнулся Рейнеке. — Но мне ничего не нужно, пусть прекрасная тэнни не беспокоится.
— Не понимаю, — пожаловалась я. — Говори правду, смер… хм… Рейнеке. Чего ты хочешь?
— Я слышал разговор тэнни с хозяйкой, — признался юноша. — Тэнни знает, что ей досталась последняя кровать на постоялом дворе? И лавки все заняты, и даже на сеновале этой ночью никому не попасть.