— Из-за меня?
— Ну вы же на битовских наехали?
— Да не знаю ничего! — Полухин отвел в сторону взгляд.
Степан кивнул, глянул на второго бандита. В отдел их нужно везти, каждого по отдельности допросить, очную ставку им потом можно будет устроить.
— А вы что скажете, Николай Евгеньевич? — Круча резко глянул на хозяина квартиры.
От неожиданности тот пугливо отпрянул.
— А я не знаю ничего!
— Мне говорили, что вы ничего не видели.
— Ничего!
— Ну, хорошо…
Лозовой вызвал наряд и сам отправился вместе с задержанными, а Степан остался.
— Это хорошо, что вы ничего не знаете, Николай Евгеньевич. — Он обращался к Безменову, но смотрел на его жену, которая все никак не могла прийти в себя.
— Что хорошего? — осторожно спросил мужчина.
— Бандиты успокоятся, потеряют к вам интерес. Наверное.
— Какие бандиты?
— А вот этого я не знаю, битовские это были бандиты или какие-то другие. Вы же ничего не говорите, вот мы и блуждаем в потемках. Зато у бандитов, как видите, полная свобода действий. Сегодня одни на вас наедут, завтра другие… Сегодня мы вот случайно подоспели, а завтра не знаю, что будет… Что с вами может быть, Николай Евгеньевич?
Мужчине лет тридцать пять, жена лет на семь-восемь младше. Молодая еще, выглядит, правда, не очень. Вроде бы и симпатичная, но неопрятная, можно даже сказать, запущенная, и дело не в только в том, что женщина готовилась ко сну. Здесь дело в отношении к самой себе.
— Я откуда знаю, что со мной может быть?
— А я знаю… То убийство, то тяжкие телесные, то изнасилования, то одно, то другое, крутишься как белка в колесе.
— Но, если я ничего не знаю, какой с меня спрос?
— Бандиты так и думают. Но я-то знаю, что вы видели, кто убил Катафьева.
— Никто не видел. Только девчонка видела. Они ее увезли… Это я видел!
— В машину сама села? — усмехнулся Степан.
— Ну, если честно, нет… Угрожал он ей. Пистолетом угрожал.
— Кто он?
— Тот, кто стрелял.
— Имя, фамилия, кличка?
— Я не знаю, — мужчина вздохнул и уныло глянул в окно.
— Я же говорю, бандиты так и думают. Я могу позаботиться о том, чтобы они и дальше так думали. И чтобы вас оставили в покое.
— Вы можете позаботиться? — задумался Безменов.
— Если вы мне скажете, кто стрелял, кто угрожал, кто похищал. Мне скажете, только мне. Только я буду знать. И те, кому я доверяю. Следователь ничего не узнает. И прокурор.
— Прокурор? Это его дочь была?
— Где была?
— Ну подъехали они, машина, говорят, в столб врезалась. Несильно, там работы на два-три дня, если с покраской. Я им это уже сказать собирался, а тут эти подъезжают, — как от зубной боли скривился «жестянщик».
— Кто подъезжает?
— Ну кто… За данью подъехали.
— Битовские?
— Да… Раньше у них там Ступор был, ну и Коняра…
Безменов, казалось, вот-вот заплачет, так не хотелось ему говорить.
— Знаю, — кивнул Степан. — Их один и тот же киллер убил. Очень высокого класса.
— Ну, я что-то слышал.
— Сидит киллер. От меня еще никто не уходил.
Степан не хвастался, он давал понять, что за ним как за каменной стеной. И если Безменов примет правильное решение, с ним точно ничего не случится.
— Вы его арестовали?
— Когда он Сафрона убивать ехал.
— Да?
— Кто к вам подъехал?
— Раньше Коняра был, а сейчас у них Верзила за старшего. Ну, слам с нас снимают. Слам, они так говорят.
— Верзила, значит?.. Он стрелял?
— Если честно, я не видел… — качнул головой Безменов.
— Понятно! — разочарованно глянул на него Степан.
— Да нет, я на самом деле не видел. Холодно было, а у нас отопление не тянуло, ворота закрыты, Верзила через калитку выходил. Вышел, и сразу выстрел… Как он стрелял, я не видел, а как пистолет доставал, заметил… Честно говорю, не видел я, как он стрелял! Если вдруг вы меня перед судом поставите, я клятву дам, что ничего не видел!
— Но пистолет видели?
— Не знаю, может, это портсигар золотой был.
— Почему золотой?
— Потому что из золота.
— Так пистолет или портсигар?
— Если честно, пистолет.
— Золотой?
— Может, позолоченный… Как Верзила стрелял, не видел. А как на девчонку направлял, видел.
— Значит, Верзила был, еще кто?
— Верзила, Драч, Буслай… Буслай на «десятке» уехал. Все, больше ничего не знаю!
Безменов и головой мотнул, и руки в молитвенном жесте сложил, требуя пощады. И он ее получил.