На восемнадцатом году Верочка забеременела. Самое ужасное, что сама не ведала от кого. У неё одновременно было несколько ухажёров, спала со всеми по очереди.
– А чего, маман, нынче все так делают: один туфельки новые подарил и духи, другой платье, в ресторан водил целую неделю, третий деньгами спонсировал. За так никому не давала.
Рассказывала мамке о своих интимных приключениях без всякого стеснения, откровенно, в деталях.
Степанида за голову бралась, краснела.
– Как же у вас теперь запросто всё получается. Кто же тебя замуж возьмёт с таким послужным списком? Без мужа ребятёнка поднять тяжело.
– На аборт пойду. Мне ребёнок ни к чему. Ещё не нагулялась. До свадьбы нужно успеть всё попробовать. Я всё ещё не успела.
На аборт сходила как на свидание. Пришла к обеду, как ни в чём не бывало. Провалялась до вечера на постели и ускакала на очередное свидание.
Степанида в слёзы. Ночь напролёт глаз не сомкнула: наяву грезила, перед глазами ребёночек не рождённый стоял, внучок. Ручонками машет, зовёт к себе.
Это был мальчик.
Долго он Степаниде снился, во сне с ней разговаривал, просил мамку простить.
– Бог простит, коли он есть. Или не простит.
Степанида бы не простила, только она мать, а потому своё дитя всегда оправдает.
За несколько лет этих абортов было много. Мамка только охала да ахала, потом привыкла.
А Верочка всё искала нечто особенное, идеальное, чтобы по всем статьям подходил её прихотям.
– А она, Верка-то, ему подойдёт али как? Кабы всё в жизни по хотелкам складывалось, не было бы убогих да несчастных, а их вон сколько, куда ни ткни.
Степанида сама такая.
Однако Верочка всё же родила.
Мальчика. Ванечку. Проворонила свой срок, в операции отказали.
Ругалась на медицину почём зря, потом смирилась.
Степаниде к тому времени седьмой десяток шёл. У неё уже руки скрючило, ноги еле ходили, зрение никуда.
Пришлось на пенсию жить.
А дочка никак не нагуляется: кавалеров перебирает, хотя чего там искать – сама скоро никому не нужна будет. Работает через пень-колоду, зарабатывает копейки, но хорохорится.
Мужики пока клюют, даже в клювике чего-то приносят, но Верку не устраивают.
Ванечка полностью на бабушкиной опеке. Лишь изредка мамка удосуживается покачать, накормить, переодеть.
С грудничком Степанида ещё справлялась материально, хоть и с трудом, а после совсем стало пенсии не хватать.
Верочка редко когда деньжат подкидывала, оправдывалась, что самой не хватает.
Одежда на мальчика всё дороже с возрастом, а тут и вовсе Перестройка нагрянула.
С голода не пухли, но опять как в военные годы выживать стали.
Пришлось Степаниде работать идти. Курами и яйцами торговала у частника.
Платил тот не очень, но частенько позволял яичный бой домой забирать.
Мало, что Ванятку накормить нужно, так ещё и Верка порой столовалась, не стеснялась мать объедать.
Работать не хотела, говорила. что для её квалификации вакансий нет, а если есть – платить не желают .
– Какая к чертям собачьим квалификация? Иди хоть торговать чем, или уборщицей, всё копейка. Не с голода же пухнуть.
Куда там. Так и ищет. Чего?
И ведь нашла.
Собрала вещички и упорхнула в неизвестном направлении, только хвостиком махнула.
Бабке-то с дитём как жить?
Ладно, пока силы есть, а как совсем не станет? Вот уж лихо, так лихо. В войну, легче было: молодость, люди добрее были, проще, помогали, чем могли. Теперь, совсем не так. Каждый сам по себе. Вот и дочка тоже.
– Как же она могла нас бросить? Ладно меня, Ванечку, кровиночку родную, как кутёнка слепого… доченька, опомнись, милая!
Разве она услышит?
– Женишка себе отхватила. Надолго ли? Нагуляется, придёт худая, оголодавшая, опять деньги будет требовать. И где взять денег этих проклятущих. А как помру, тогда что, Ванятку в детдом определят? Нельзя помирать, никак нельзя. Он мой, родной, всё одно дотяну, выращу. Что бы ни случилось.
Время неумолимо приближало неизбежность. Возраст всё больше давал о себе знать. А доченька как сквозь землю провалилась.
Такого ещё не бывало, чтобы долго так у очередного принца жила.
Решила Степанида в разведку идти.
Кого могла – всех опросила. Выяснила, что живёт Верочка с нефтяным магнатом местного розлива, хозяином двух заправочных станций, оптового склада ширпотреба, целого ряда лотков на рынке, и так, по мелочам, киоски всякие.
По представлениям Степаниды – миллионер. Зовут Зорик. То ли азербайджанец, то ли чеченец.
Ещё сказали, что ему под шестьдесят. Решила точнее узнать, не вздор ли несут?
Оказалось, правда. И адрес отыскала.
Дом двухэтажный красного кирпича, огромный, богатый. Машина во дворе чуть меньше дома, а Зорик тот – сморщенный как сморчок старикан.
Степаниде даже смешно стало, хоть и не до веселья.
Позже испугалась. Как так, молодая ещё женщина, и старик, чуть не ровесник ей, матери. Чепуха какая-то.
Дождалась Степанида, когда этот Зорик со двора куда-то уехал, и позвонила в дом.
Долго никого не было, потом окно на втором этаже отворилось, Верочка в него высунулась. К матери так и не вышла.
– Мама, ты чего, ты зачем припёрлась сюда? Уходи быстро, не дай бог Зорик тебя увидит. Очень не любит он посторонних. Хочешь мне жизнь испортить?
– Верочка, он же гриб трухлявый. А мы, мы-то с Ванюшкой как? Я уже старая, не справляюсь. Если хочешь, живи со своим мухомором, только и нам помоги. У тебя ведь теперь денег достаточно, вот и давай сыну на прокорм. Я на пенсию протяну, а ему много чего нужно. Вырос уже.
– Какие деньги, мама? Деньги у Зорика, а он нищих страсть как не любит.
– Какие же мы нищие? Мать я твоя, а Ванюшка – сын.
– Сын, не сын, какая разница. Мама, уходи. Не порть мне жизнь, я долго такого Зорика искала. Помрёт, мне всё останется. Может, тогда...
– Дура ты, Верка. Вы хоть расписаны? Наследство. Домработница ему нужна. Хотя, какая из тебя хозяйка. Ты ведь даже готовить не умеешь.
– Мы в ресторане кушаем. У Зорика свой ресторан.
– А Ванюшке твоему и мамке иногда поесть нечего. Не пойму я тебя, дочка. Ты хоть помнишь, сколько мне лет? Скоро, очень скоро, заметить не успеешь, как к Отцу Небесному на поклон отправлюсь, а ты и знать о том не будешь. Непутёвая ты, Верка. Непутёвая.