— Да, мадам, я буду вести себя лучше, и, может быть, однажды за мной придет моя мама… Так мне сказала Мадлен. Сама она мечтает остаться в аббатстве с мамой Тере.
Мари почувствовала, как на глаза набегают слезы. Выражение лица этой девочки, такой хрупкой, во взгляде которой еще читалась недетская тоска, растрогало ее до глубины души.
— Я тоже надеялась, что однажды мои родители придут и заберут меня с собой. Мне было хорошо у сестер, но, как и ты, я мечтала о маме, о доме…
— И что было дальше? — широко распахивая голубые глазенки, спросила девочка.
— Однажды в приют пришел господин и меня позвали в приемную. Он показался мне добрым. Позже я узнала, что это был мой отец. Он забрал меня к себе. Как видишь, нужно «уметь заметить самую крошечную искорку надежды, которая остается даже тогда, когда надеяться уже не на что…» Однажды так сказала мне наша мать-настоятельница, Мари-де-Гонзаг.
Мари умолкла и стала тихонько баюкать девочку, которая, похоже, совсем успокоилась. Послышались чьи-то шаги, и появилась мать Мари-де-Гонзаг собственной персоной. Ее длинная юбка мела мощенный каменными плитами пол.
— Мелина, вот ты где! Мое дорогое дитя, я всюду тебя искала! Мы все так волновались!
Мари встала и поцеловала протянутую матерью-настоятельницей руку. Было видно, что монахиня расстроена.
— Здравствуйте, Мари, дорогая! Как вышло, что вы оказались тут с Мелиной?
— Матушка, это счастливое совпадение! Я нашла ее здесь, у могилы святого Этьена. Она спряталась и плакала. У нее рана на колене, она упала по дороге сюда. Я как раз собиралась отвести ее к вам.
Мать Мари-де-Гонзаг внимательно посмотрела на Мелину, потом привлекла ее к себе и стала шепотом журить. Наконец она со вздохом сказала:
— С Мелиной иногда бывает трудно сладить. И все чаще она не хочет слушаться. Спасибо вам, Мари, что позаботились о ней. Мы очень волновались, а сестра Женевьева даже искала девочку на чердаке… И все напрасно! Хорошо, что я догадалась заглянуть сюда.
Мари кивнула. Беспокойство сестер в подобной ситуации было ей вполне понятно. Она вспомнила о цели посещения аббатства.
— Я принесла вещи Камиллы, из которых она выросла. Как хорошо, что это пришло мне в голову именно сегодня и я смогла утешить маленькую Мелину. Но скажите, как она попала в приют? У нее остались родственники?
— Мари, этого ребенка оставили на мое попечение. Как вы понимаете, я не могу сказать больше. Долг обязывает меня хранить тайну.
Супруга доктора Меснье покраснела. Ей стало стыдно за столь бестактные расспросы.
— Разумеется, — прошептала она. — Прошу извинить меня!
После непродолжительной беседы Мари передала сумку с одеждой матери Мари-де-Гонзаг, которая направилась в сторону рукодельни, крепко сжимая ручку девочки в своей руке. Уже поднявшись по лестнице и занеся ногу над порогом сводчатой двери, которая соединяла аббатство со зданием приюта, Мелина обернулась и посмотрела на женщину, которая подарила ей немного нежности в тишине старинной церкви. Сердце Мари замерло — столько мольбы было в этих огромных глазах цвета лазури… Взволнованная, чувствуя комок в горле, она вдруг поймала себя на странной мысли… Да, теперь она поняла! Мелина напомнила ей другую девочку, о которой она когда-то заботилась в приюте, давно, больше сорока лет назад.
«Господи, эти глаза… Такие голубые… Совсем как глаза Леони. Бедняжка, как она страдала от того, что у нее не было семьи! Но у этой девочки, наверное, еще живы родственники. Если бы я только осмелилась… Нужно навести справки…»
Мари вышла из церкви и снова оказалась на площади. Все так же шел снег, но он стал гуще, и все так же дул сильный ветер. «Траксьон» Адриана был припаркован у их дома. Падавший из окна свет отбрасывал на снегу тень автомобиля. Подняв голову, Мари увидела на втором этаже освещенное окно спальни Камиллы. За стеклом вырисовывалась тоненькая фигурка. Было темно, почти как ночью.
«Не думала, что мы с Мелиной так много времени провели в церкви! Камилла уже вернулась, и Адриан тоже. А я ведь еще собиралась зайти к Дрюлиолям, чтобы заказать мясо на следующую неделю… Что ж, в другой раз!»