Адриан вернулся поздно, излучая несвойственную ему холодность. Мари как раз мыла посуду, когда он вошел в кухню. Он молча положил себе на тарелку рис, взял бутылку вина и унес все это в кабинет, где и закрылся. Выходит, доктор Меснье решил держаться отстраненно. Мари сразу поняла, что он не станет первым делать шаг к примирению. Стена молчания и взаимного непонимания разделяла супругов.
«Что ж, война — так война! — сказала она про себя, подметая плиточный пол. — Адриан наверняка очень рассердился на меня, когда я ушла из дому без объяснений. Но ему прекрасно известно, почему я так поступила…»
Работа по дому отвлекала ее от размышлений, успокаивала. Когда Адриан снова вошел в кухню, она вздрогнула.
«Какая я глупая! — упрекнула себя Мари. — Он думает, что я до сих пор злюсь на него, а на самом деле при виде него у меня начинает биться сердце, как у шестнадцатилетней!»
Мари старалась не смотреть на Адриана из опасения, что он прочтет правду в ее глазах. Он порылся в шкафу, как если бы что-то искал. Потом взял сахарницу и сделал вид, что уходит, но бросил на Мари один взгляд, другой… Наконец он поставил сахарницу на стол и спросил тихо:
— Мари, мы можем поговорить?
Она выдержала паузу: сняла фартук, поставила в угол веник и, дрожа всем телом, наконец посмотрела на него и проговорила, стараясь, чтобы голос прозвучал уверенно, однако это ей не удалось:
— Я тебя слушаю.
— Мари, я думал, что за эти дни сойду с ума… В доме без тебя стало ужасно грустно. Никогда больше так не поступай… Ты сделала мне больно, очень больно. Я ощущал себя потерянным…
Он с волнением ожидал, что жена подаст ему знак, который положит конец враждебности. Мари, тоже очень взволнованной, хотелось, в сущности, того же, но она решила повременить. Тех слов, что она услышала, было недостаточно. В нарыве еще оставался гной, а потому их будущее зависело от того, что еще скажет Адриан.
Вновь повисшая в кухне тишина была давящей. Адриан, который испытывал неистовое желание преодолеть, наконец, мизерную дистанцию, их разделявшую, не выдержал, он сломался:
— Ты — моя жена, и я тебя люблю! У нас всегда получалось понять друг друга, мы делили все беды и справлялись со всеми проблемами. Не могу жить без тебя. Пока тебя не было, я как следует все обдумал. У меня было время, потому что ночи в одиночестве, когда считаешь минуты, кажутся такими долгими… Если удочерение Мелины может сделать тебя счастливой, я не могу отказывать тебе в этом. Я понимаю, что ты считаешь это своей священной обязанностью теперь, когда узнала всю правду.
— Именно так! — прошептала Мари со слезами на глазах.
Она не верила своим ушам. Адриан согласился! Она сможет позаботиться о дочери Леони! Мари умирала от желания броситься супругу на шею, чтобы выразить свою благодарность, но время еще не пришло. После паузы, которая показалась ей бесконечной, Адриан продолжил:
— Дорогая, то, что я соглашаюсь взять в наш дом этого ребенка, — самое большое доказательство моей любви. Ты должна это знать! Я люблю тебя больше жизни и не хочу, чтобы наши отношения испортились. Наш брак выдержал испытание войной. Я оставил тебя одну на долгие месяцы, когда участвовал в Сопротивлении, и ты никогда меня в этом не упрекала. Тебе пришлось многое пережить в одиночку, и ты справилась! Ты — воплощенная честность, а я тебя обманывал. Я делал это, потому что дал обещание молчать, но я не представлял себе, что ты почувствуешь, узнав правду. Я не понимал… Теперь же я понимаю, что ты ощутила себя преданной! И была права. Я должен был нарушить слово, поскольку Леони в то время была не совсем адекватна. У нее была сильная депрессия. Я поступил неправильно. Если бы я тебе тогда обо всем рассказал, кто знает, как бы все обернулось? Тебе с твоей добротой и способностью к убеждению, возможно, удалось бы поколебать решимость Леони, и она в конце концов забрала бы своего ребенка. Прости мне мою недальновидность!
Его слова поразили Мари в самое сердце, и она не смогла сдержать слез. Ей удалось убедить супруга взять в дом Мелину, и это замечательно! Но что делать с угрызениями совести, с сожалением? Последние слова Адриана были справедливы, увы! Все могло бы быть по-другому… но никому не дано исправить свои прошлые ошибки. Мелина могла расти рядом с матерью хотя бы несколько лет… Быть может, Леони и не ушла бы в маки… Быть может… Но никто не скажет, что было бы, а что — нет… Бесконечная череда «быть может…» ничего не изменит в настоящем и уж тем более «не изменит мир», как сказала бы Нанетт.