— Санитар мне рассказал. Бомба угодила в морг. Вот так победное завершение атаки!
По территории эвакопункта бродили раненые, которым не успели поставить диагноз, — кто-то трясся, кто-то что-то бормотал, кто-то был погружен в молчание. Выяснилось, что одного из них обнаружил на дороге на Дёз-Эглиз какой-то санитар. Санитары разыскивали разбежавшихся недиагностированных раненых, приводили их назад в эвакопункт, поддерживая под локоть или приобняв за плечи. Все выглядело вполне обычно — один боевой товарищ помогает другому, — но у Салли при виде этого слезы подступили к горлу. Вернувшись в газовое отделение, она стала вспоминать ужас, который начался, когда она была в приемном отделении, бомбы, волей случая уносившие живых в царство мертвых.
С началом нового дня медсестры собрались в столовой, по пути — при свете все выглядело куда страшнее и детальнее, — рассматривая то, что осталось от операционной. По чистой случайности, как узнала Салли от Фрейд, в операционной в ту минуту никого или почти никого не было. Хирургов как раз вызвали в приемное отделение. Но двое оставшихся там санитаров погибли — их разметало по всему эвакопункту.
За столом женщины пили чай, заедая его хлебом, родным квинследским хлебушком, так напоминавшим о доме, покое, уюте, об их сонном континенте. Постучав у полога в палатку, прибыл майор Брайт и объявил всем с по-мужски невинным видом и, разумеется, совершенно некстати, что было воспринято даже с некоторой долей сентиментальности, что он представил весь персонал к медали «За боевые заслуги». Решительно всех — и тех, кто распихивал едва не лишившихся рассудка от страха больных по окопам и щелям, и тех, кто вместо касок напяливал им на головы миски, и даже санитаров, криками подгонявших полумертвых раненых, — одним словом, решительно всех. Но, добавил он, будто пытаясь удивить переживших эту ночную вакханалию, все-таки именно жребий должен по справедливости решить, кому именно из них достанется эта награда.
Его никто не перебивал — просто оттого, что майор Брайт был хороший парень. Но ратные амбиции в данный момент мало заботили медсестер. Самым забавным оказалось, что тот самый капитан, которого Онора вытащила из отделения раненных в грудь, не был никаким не немцем, а просто-напросто говорившим по-немецки довольно известным романистом по имени Александр Саутуэлл, который приходился племянником лорду Финистерру, бывшему члену кабинета министров Великобритании. Явно от нечего делать кто-то высказал мысль, что медали достойна вообще только Онора. Тем более что этой тщедушной женщине непонятно как удалось протащить на себе почти двухметрового детину из отделения до траншеи.
И Онора, едва покончив с ужином, в буквальном смысле бросилась исполнять обязанности дальше. Казалось, кроме них, для нее ничего на свете не существует. И дело было явно не в сочувствии к раненым. Она действовала словно бездушный автомат. Скорее всего подобное рвение каким-то образом было связано с Дэнкуортом.
— Пусть идет, — изрекла старшая медсестра Болджер. — Через час или около того я вытащу ее оттуда.
Салли вернулась в свое отделение, но потом опять заглянула в столовую выпить чашечку чая. Большинство пострадавших от газа уже отправили по госпиталям. Теперь тамошнему персоналу предстояло возвращать их к жизни. Всех здешних ждала передышка — до того, как обустроят новую операционную. Онора вернулась в сопровождении старшей медсестры Болджер — по пути к палатке обе болтали как ни в чем не бывало.
Вернулась и Карла Фрейд. Утром она помогала в эвакуационном отделении — следила за погрузкой раненых в санитарные машины, направлявшиеся в тыл. Войдя в палатку, она увидела Онору, Салли и остальных, включая Лео, и обвела их пристальным взором. Онора что-то писала, примостившись за столиком для выписки карточек, — все подумали, уж не очередное ли послание в лондонское бюро, и это отнюдь не исключалось, принимая во внимание трагические события минувшей ночи.
— Послушайте, — заговорила Карла Фрейд, — вы ведь наверняка слышали о моем хирурге. О Бойтоне. Он американец, прибывший сюда в составе Британского медицинского корпуса. Так вот, можете не тратить время на домыслы и пересуды. Все это правда. Я сама дам вам знать, в случае чего. И он, и я вполне могли заживо сгореть сегодня ночью. Но вот не сгорели. И пусть теперь все мои лемносские подруги не считают меня «беднягой Карлой».