Буквально тут же появился и второй французский эсминец, оттуда стали поспешно спускать на воду шлюпки. Их спасали, и спасали по-настоящему.
На палубе французского эсминца оказались несколько десятков «детей „Архимеда“». Каждого, кого поднимали на борт, матросы со смешными, словно игрушечными помпончиками на бескозырках тут же укутывали в одеяло. Прикосновение сухой, теплой, такой надежной и толстой ткани Салли восприняла как благодать Божью и, лежа на палубе рядом с Неттис, вдруг подумала, а почему не взять да не изменить их чудные имена на обычные, чтобы можно было бы хоть отблагодарить этих матросиков. Моряки. Они соприкасались с телами этих моряков, пока те их заворачивали в одеяла, но никаких эмоций не возникало. Все равно что ненароком коснуться кого-нибудь из своих коллег. Неттис лежала рядом, завернутая в одеяло, дрожа от холода, на металлической обшивке палубы, так напоминавшей родную, «архимедовскую».
Внизу наскоро подготовили женское отделение — с помощью парусины отделили лежащих мужчин от женщин. Всех по очереди укладывали на стол и заодно с блузами и другой одеждой срезали спасательные жилеты. После долгого пребывания в воде женщины чувствовали себя какими-то бесполыми созданиями. Салли обдали горячей водой цвета вина и дали полотенце для обтирания. Каким-то образом она сумела обойтись без посторонней помощи. Потом санитар-француз помог ей надеть нательную рубаху, рассчитанную на рослого моряка. В офицерской каюте — Онора уже спала там на офицерской койке, — Салли указали на лежащий на полу соломенный тюфяк. Откуда-то через вентиляционные трубы доходило тепло из машинного отделения.
Ее до сих пор колотило от не успевших стереться из памяти ужасов, Салли страшно боялась за свой рассудок. Ей казалось, что вместо собственного ею теперь руководит чужой, привнесенный извне разум. А ее собственный исчез, затерявшись в морской пучине, и за время вынужденного дрейфа она выловила в воде чей-то бесхозный. Салли воспринимала себя не как некую непрерывность и последовательность. Сейчас она была лишь бессловесной сердцевиной или стержнем, на который, точно обручи, нанизаны черты ее характера. И каждая такая черта успешно функционировала как бы сама по себе. Ее внутренняя сущность обновилась настолько, что Салли предстояло еще долго-долго изучать ее и познавать. Относившийся к детской поре элемент никак не соприкасался и не срастался с временем накопления смертельной дозы морфия. А та, в свою очередь, никак не соотносилась с порой созерцания пирамид. Теперь она чувствовала себя настолько обновленной, что это ее даже беспокоило. Последний обруч — спасение — спокойно можно было снять и заменить другим, первым подвернувшимся под руку под названием: утонула в Средиземном море. Из-за присущей ей эмоциональной неустойчивости Салли в мгновение ока могла перенестись из состояния спасенной от гибели в состояние беспамятства. В ней отсутствовало столь мощное связующее звено, каким выступает судьба, и так было всегда. Ее параллельные состояния разделяла тончайшая мембрана, в любую минуту готовая прорваться, раствориться, истончиться, и, как следствие, наступило бы их взаимопроникновение.
Офицер с холеной бородкой склонился над Салли и назвал ее «мадемуазель». В коридоре возникла укутанная в одеяло, со спутанными волосами Наоми. Ее безумная уверенность и воистину неуемный пыл изумляли. В руках у нее были часы Эллиса Хойла, которые она так и не отцепила с блузки, напялив поверх нее спасательный жилет. Наоми переполняла радость, и ее властный вид напугал даже французского офицера.
— Морская вода их доконала, — пояснила она, кивнув на часы. — Они уже не идут. Теперь это просто корпус, ничего больше.
В присутствии своей слегка свихнувшейся и готовой командовать всеми сестры на Салли снизошел благостный покой, и она тут же без единой мысли уснула.
Пробудилась она в ярком свете вечернего солнца, поняв, что ее несут на носилках через ярко освещенные корабельные помещения. Над палубой висела лодка, и как только они поравнялись с ней, Салли тут же перегрузили туда. Ей показалось, что они в каком-то порту — вероятнее всего, в Мудросе. На Лемносе. Из спускавшейся лодки она видела Наоми — с одеялом на плечах та с ангельским, почти неземным выражением на лице шла по палубе эсминца. Никому из простых смертных не была дарована подобная проницательность — только Наоми. В сравнении с ней высадившиеся на этом берегу аргонавты были просто слепцами.
11. Горечь Лемноса
По узенькой тропинке, пропахшей землей и мочой, Салли и остальных пронесли в большую палатку. Наоми, обойдя носилки Салли, бодро прошагала вперед. Когда Салли вносили в палатку, она почувствовала прикосновение парусины к плечу. Носилки опустили на циновку. И она тут же провалилась в глубокий, без сновидений сон, пробудившись уже в темноте, кое-как освещаемой фонарем «летучая мышь», висевшим на центральной подпорке палатки.