Прости меня, мысленно взмолилась Корнелия, обращаясь к покойному мужу. Прости. Впрочем, она сама толком не знала, за что просит прощение. Пизона нет в живых вот уже восемь месяцев. Можно сказать, целую вечность. Но она до сих пор представляла себе его благородное лицо, его крепкое, поджарое тело под аккуратными складками тоги, его красивые, ухоженные руки, его сдержанную улыбку. Он ужаснулся бы, если бы увидел меня сейчас. Его благовоспитанная, целомудренная жена, которая стыдливо торопилась натянуть на себя простыню после выполнения супружеского долга. Такая спокойная, такая безупречно-аккуратная. И вот теперь она, словно помешанная, готова в любое время дня и ночи броситься в объятья бывшего телохранителя, чтобы потом в луже пота лежать обнаженной на грязных простынях, на узкой, продавленной кровати в тесной каморке, пропитанной запахом плесени.
Нет, Пизон наверняка бы пришел в ужас, вновь подумала Корнелия. Он сказал бы, что я веду себя как Лоллия, как ветреная женщина.
С другой стороны, Пизон, останься он жив, наверняка бы пришел в ужас от всего того, что произошло в течение этого года. Императоры сменялись один за другим, патрицианские семьи в Риме шарахались от одной партии к другой, не зная, у кого им искать благоволения, уважаемые государственные мужи с незапятнанной родословной вроде сенатора Марка Норбана гнили за решеткой, в то время как гнусные плебеи вроде Фабия Валента чувствовали себя хозяевами положения. Вот что наверняка привело бы его в ужас. Но если весь мир сошел с ума, может, он простил бы собственную жену? Даже если бы Пизон ужаснулся, он все-таки был бы рад, зная, что счастлива?
Между тем незаметно подкрался сентябрь. Марцелла сообщила, что мезийские легионы присягнули на верность Веспасиану, и Вителлию ничего другого не остается, как вступить с ним в войну. Тем не менее в императорском дворце каждую ночь шумели пиры, и пьяный Вителлий уверял, что разгромит противника в два счета. Однако в Риме было неспокойно. Еще бы, ни для кого не секрет что Фабий Валент уже собирает армию. Тревога владела всеми кроме Корнелии и, как поняла она как-то раз знойным днем, еще одного человека.
— Я видела тебя вчера, — сказала она Диане как-то вечером, когда они приготовились отправиться на императорский пир и теперь ждали остальных. Марцелла появилась как обычно без каких-либо украшений. В свою очередь, Лоллия заявила, что патрицианке это не пристало, и потащила ее назад в комнату, чтобы украсить серьгами и брошками. Затем Корнелия и Диана остались одни.
— Я знаю твой секрет.
— Неужели? — Диана покрутила один из медальонов у себя на шее.
— Твой отец сказал, что ты каждый день уходишь из дома на свидание к своему колесничему-британцу. А вчера на Марсовом поле я видела тебя вместе с ним.
Сама Корнелия тогда спешила к Друзу и выбрала самый короткий путь. День был знойный, и Марсово поле в этот час было почти пустым, если не считать колесницы, упряжки усталых лошадей и двух человеческих фигур с ними рядом. В одной из них Корнелия узнала кузину, другая, выше ростом, принадлежала мужчине.
— Обычно я езжу к нему на виллу, — призналась Диана, ничуть не смутившись. — Но в такую жару Марсово поле пустует, вот мы и решили с ним поупражняться там.
— Только поупражняться? — недоверчиво переспросила Корнелия. Она видела их издалека, однако от нее не скрылось, как непринужденно держались эти двое. Ее кузина и этот ее наставник, кем бы он ни был. Диана игриво вылила ему на спину полмеха воды. Он же с улыбкой подхватил ее под мышки и поставил на колесницу. — Мне показалось, что вы… очень близки.
Диана улыбнулась.
— Я никому не скажу, — вздохнула Корнелия. — То есть по идее я должна, но я не скажу.
— Отлично. Потому что я не собираюсь останавливаться.
Корнелия посмотрела на младшую кузину. Такая маленькая и такая смелая! И не страшно же ей убегать из дома на свидания к своему колесничему!
Я должна осуждать ее за это, но я не могу. Юнона свидетельница, не могу!
— Корнелия! — темный силуэт Друза присел на кровати и машинально потянулся за мечом. — Раньше ты никогда не приходила ночью! Как долго ты у меня останешься?
— Все хорошо, — шепнула Корнелия, голышом ложась рядом с ним в кровать. Собственная дерзость пьянила, била в голову, словно вино. — Не волнуйся. Я буду приходить к тебе каждую ночь.
С этими словами она обняла его шею и поцеловала. С обеих сторон из-за тонких перегородок до них доносились сопение, всхлипы и стоны, но Корнелия поняла, что счастлива.