— А это правда, что друиды едят людей?
— Конечно. Говорят, они особенно любят приправлять человеческое мясо омелой, — пошутил Ллин. — Смотри, он вылезает!
Жеребенок наконец показался на свет. Ноги малыша были непропорционально длинными, грива мокрыми прядями прилипла к шее.
— Какой же он красивый! — воскликнула Диана, глядя, как Ллин протирает его охапкой сена. — Тоже гнедой, как и его мать. Уверена, скоро он займет достойное место в команде «красных»!
— Дай ему сначала обсохнуть.
Жеребенок, прижимаясь к матери, с любопытством осматривался вокруг.
— Мне кажется, это даже лучше, чем скачки, — улыбнулась Диана.
— Такие мгновения — самые ценные для меня, — согласился Ллин, удовлетворенно глядя на картину воцарившейся идиллии. Малыш пытался подняться, но тонкие ножки подкашивались под ним. Помона подталкивала отпрыска носом в бок, пытаясь помочь ему. Через полчаса жеребенок уже уверенно стоял на ногах. Он быстро обсох, и Диана принялась расчесывать ему гриву.
— Конечно, гнедой, — удовлетворенно сказала она.
Ллин поднялся на ноги:
— Думаю, пора дать им обоим отдохнуть.
Диана и Ллин покинули стойло и вышли из конюшни. Черный пес выбежал вслед за ними. Вечер вступил в свои права, и город окутали сумерки. Теплый ветер шевелил листву деревьев. Тучи рассеялись, и можно было увидеть рассыпанные по вечернему небу звезды. Ллин задрал голову и посмотрел вверх. Окинув взглядом своего спутника, Диана задумалась. Интересно, такие же звезды видел он, когда в детстве смотрел на небо?
Она робко дотронулась до его руки:
— До встречи завтра?
— Да, до завтра.
Отец даже не заметил, что она опоздала к ужину. Он никогда не замечал. Диане казалось, что он какой-то неправильный отец. Впрочем, и себя она тоже считала не самой правильной дочерью. Если задуматься, их связывали лишь кровные узы и взаимная симпатия. Никому из них никогда даже в голову не приходило вмешиваться в жизнь другого, тем более, становиться ее частью. Как ни странно, это устраивало и отца, и дочь.
— Говорят, была битва, — между делом бросил отец, приглаживая седые волосы и стряхивая с них пыль мастерской. — Где-то около Бедриакума, насколько я слышал.
— Вот как, — рассеянно ответила Диана, задумавшись о том, где же находится этот самый Бедриакум, и побежала наверх, к себе в комнату, считать новые синяки. Заглянув в зеркало, она увидела в нем отнюдь не утонченную Корнелию Кварту из рода Корнелиев, по которой вздыхало пол-Рима. Из зеркальной рамы на нее смотрела совсем другая девушка — в шерстяной тунике с дыркой возле коленки. Небрежно завязанные в хвост волосы спутанными прядями лежат на плечах. Нос весь в веснушках, руки в синяках. Эта девушка желала отнюдь не замужества, а уважения к себе со стороны покоренного вождя мятежников, ставшего конезаводчиком. Иными словами, из зеркала на Диану смотрела не гордая патрицианка, а колесничий.
Глава 11
Сорок тысяч человек погибло.
Сколько бы раз Марцелла ни начинала отчет о битве при Бедриакуме, он всякий раз начинался с этих слов. Сорок тысяч человек погибло. Позже ей стало известно, что эта цифра была сильно преувеличена — в лучшем случае потери составили десять тысяч человек, но никоим образом не сорок. Все равно никто этого точно знал. Но именно эта цифра почему-то укоренилась в ее памяти, когда запыхавшийся гонец доставил эту новость императору Отону.
Сорок тысяч человек погибло.
Вокруг Марцеллы царила суматоха, со всех сторон раздавался гомон и взрывы смеха. Она же, из последних сил стараясь сосредоточиться, перечитывала свои заметки.
Вителлий двигался позади главных сил своей армии. Ранним утром его военачальники атаковали Плаценцию, где расположился полководец армии Отона с тремя когортами преторианской гвардии. Преторианцы сражались, как сумасшедшие, и атака была отражена.
Как сумасшедшие — слишком громкое сравнение для автора, претендующего на объективность и сдержанность исторического повествования. Но Марцелла своими глазами видела троих преторианцев, которые словно боги войны, возвращались в расположенный в нескольких милях от поля боя Бедриакум с докладами императору. Всех без исключения воинов, докладывавших обстановку Отону, опьяняла радость триумфа. Одним из этих троих был центурион Друз Денс.