– Сеньора, дышите, дышите глубже!
Но донья Инес только кричала и кусала ногти от невыносимой боли. Живот был твердый, словно камень.
– Не нравится мне, что кровь будто бы пенится, – проговорил доктор.
– Что вы хотите сказать? – спросил дон Густаво.
– Такого не должно быть, но это происходит.
Дона Густаво не интересовало, что должно быть и чего не должно. Он хотел знать только, что означает пенистая кровь и не может ли его жена от этого умереть.
– Доктор…
Кубедо готовил укол.
– Доктор, – повторил он. – Она умрет?
Доктор поднял голову и посмотрел на него так, словно хотел убить взглядом.
– Не смейте больше задавать мне этот вопрос.
Дон Густаво подошел к кровати, донья Инес посмотрела на него, и глаза ее были полны такой печали, которая предшествует беде. Дон Густаво стал перебирать в памяти события своей жизни, время уже поглотило их, а будущее скрывал непроглядный мрак, но в этот момент ему показалось, что необходимо покаяться перед женой, хотя это было невыносимо. Когда-то инстинкт победил ощущение греха. Но ведь этот грех он совершил только с Ренатой. «Только с ней!» – успокаивала его совесть.
– Дай мне руку, Густаво!
Он не узнал ее голос – так он изменился.
Он поднес ее пальцы к губам и вспомнил их первые ночи в этой комнате, когда они предавались любви, на которую их благословила сама жизнь.
– Донья Инес, я сделаю вам укол, чтобы остановить кровотечение.
Доктор нарушил тишину, повисшую в комнате, но дон Густаво не слышал его. Он и не подозревал, что когда-нибудь его будет мучить чувство вины или что жизнь его накажет. Не то чтобы он хотел выжечь каленым железом свой поступок, но он готов был поклясться всеми святыми, что всегда любил только Инес, с того самого дня, когда впервые увидел ее, шестнадцатилетнюю, юную и свежую, словно утренняя заря. Воспоминание о другой женщине, ее криках наслаждения, ее сдавленных стонах вдруг проступили сквозь стены замка.
– Донья Инес, кровотечение остановлено. Сейчас я попытаюсь проверить положение плода. Дышите глубже.
Доктору понадобилась пара секунд, чтобы убедиться: ребенок идет ножками.
– Какого черта, где эта служанка из Сардины? – проворчал он.
Одетый в огромную рубашку с закатанными до локтей рукавами и брюки, ремень которых опоясывал его дважды, он утратил всю свою изысканность и элегантность.
В этот момент вошла Исабела в сопровождении специалистки по ветеринарному делу. Промокшие насквозь, обе женщины были, словно бестелесные призраки. Увидев их, и врач, и хозяин дома вздрогнули от испуга, будто им явилось некое зловещее видение.
– Святые небеса! Святые небеса! – вскрикнул доктор. – Какой ужас!
Повитуха по имени Маринья приблизилась к кровати и обратила незрячие глаза на донью Инес. Она положила руку ей на живот, затем осторожно ощупала ее между ног и жестом, не слишком подходящим для служанки, отвела руку врача.
– Оставьте это мне, – сказала она.
– У ребенка ягодичное предлежание, – отреагировал доктор.
– Да что вы говорите? Это я поняла еще издалека.
Маринья стала отдавать распоряжения присутствующим так уверенно, что в ее навыках нельзя было усомниться.
– Исабела, открой окна. Здесь такой воздух, будто стадо дьяволов собралось! Доктор, массируйте ей живот по часовой стрелке.
Девушка сняла мокрую одежду, попросила какую-нибудь сухую рубаху или что-нибудь в этом роде и опустилась на колени перед кроватью. Лицо у нее было как у маленькой девочки, даже не подростка, руки действовали на ощупь, а взгляд, всегда устремленный в темноту, выдавал того, кто никогда не видел лица смерти.
Много раз она принимала роды у коров, овец и собак, так что натренированными движениями она взяла ребенка за ягодицы и стала тащить его из материнской утробы, пока не отделила от нее навсегда. Донья Инес так и не узнала, насколько глубокой станет эта пустота внутри ее.
– Это девочка! – громко сказала Маринья, ощупав ребенка.
– Девочка! – повторила Исабела.
– Живая девочка! – подал голос доктор Кубедо.
– Девочка… – послышался голос дона Густаво. В тот момент сеньор Вальдес не осознавал ни своих ощущений, ни своих мыслей.
Первая девочка, которой суждено будет носить фамилию Вальдес. На протяжении трех поколений женский род упрямо сопротивлялся своему появлению на свет.
Донья Инес была белая как молоко. Казалось, она потеряла сознание. Она что-то бормотала, но никто не мог разобрать, что именно.
– Сеньора, потерпите еще немного, ваша дочка уже здесь.
Маринья перевязала ребенку пупок шелковой ниткой и обработала ранку спиртом. И в этот момент девочка заплакала.