Это он, и никто другой!
– Прости, – дрогнувшим голосом сказал Владимир. – Наверно, мне лучше уйти. Я не знаю... как...
Он попытался подняться, но девушка, схватив его за руку, заставила сесть на место.
– Не уходи! Я даже не знаю, кто ты такой и откуда... но не уходи... Я не могу остаться вот так... чтобы... Не надо, Володя. ...Они ушли из этого клуба в три часа ночи и пошли прямо к Владимиру.
На его служебную московскую квартиру, которую оплачивало ведомство, приговорившее к смерти бизнесмена Владимира Казимировича Бжезинского, отца Алисы.
Владимир никогда не забудет, как они шли по ночным улицам, не замечая луж и время от времени прыгая обеими ногами в хлещущие ручьи так, что брызги летели во все стороны...
– Я так прыгала в детстве... на Черном море... – обронила Алиса. – Только что прошел теплый дождь, и я скакала по этим лужам и до крови расшибла ногу, а папа взял меня на руки и отнес в домик...
Сложно даже предположить, что в эту секунду творилось в душе Владимира. Бесспорно, он знал, что отец Алисы был бесчестным дельцом, который раздразнил спецслужбы и потому получил вполне заслуженную пулю в лоб...
Но когда видишь влажные и совсем еще юные глаза дочери тех, кого только недавно отправил на тот свет...
А потом – потом ничего не было.
Ничего из того, что так красочно демонстрируют в дешевых душевыворачивающих триллерах.
Ничего.
Ни взрыва страсти, до предела обостряемой несчастьем и горьким привкусом непоправимой утраты на губах. Ни шекспировских монологов о ненависти и любви...
– Вот так, Алиса...
– Вот так, Влодек.
Они не говорили о себе. Пытались не думать о возникших на пепелище боли – с одной стороны – и невозможности говорить откровенно – с другой – отношениях, так смахивающих на какой-то совместный психоз.
Они просто молча сидели у окна свиридовской квартиры и пили давно остывший кофе, дотлевавший на губах бессонной горечью, от которой хотелось плакать.
Это было так завораживающе, что Свиридов невольно почувствовал: он не сможет оторваться от этой девушки. Точно так же, как не сможет к ней прикоснуться.
Только время позволит ему сделать это. И она, Алиса, она тоже чувствовала, что этот человек, которого она назвала самым красивым мужчиной в своей жизни... что он не мог встретиться ей просто так.
Их свело вместе то, что обозначают до слезливости банальным и до банальности слезливым: дескать, сама судьба протянула руки, чтобы пересечь ваши пути.
Никакой любви с первого взгляда.
Никакого успокоения.
Просто – способ увести себя от засасывающих в трясину мыслей.
А наутро, когда слепой, по-детски беспомощный серый рассвет начал неуклюже тыкаться в окна и тереться о стекла ветвями облетевших тополей, как преданный щенок трется о ногу хозяина... Владимир неловко коснулся губами щеки буквально провалившейся в сон девушки и произнес:
– Ну что ж... пусть я потом буду думать, что у меня белая горячка и что я редкий дурак... Но только мне кажется, что она будет моей женой. Ничего не могу сделать по-человечески...
...Свиридов никогда не бросал слов на ветер и в тот же день, повинуясь какому-то непреодолимому императиву всего своего существа – перевернуть, изменить что-то в слепой и бездарной своей жизни! – они стали мужем и женой.
Просто взяли да пошли в ЗАГС и поставили в паспортах мертвые и ничего не значащие черные штампики.
И потом Алиса стала жить у Свиридова, не зная, кем является человек, которого она знала только сутки и которого так категорично, отшвырнув скулящие сомнения, избрала себе в мужья.
Да, это просто пародия на плохую мелодраму, – думал Владимир позднее, когда судьба развела их. Пародия – если бы все было не так обжигающе жутко и не могло произойти на самом деле.
Но в конце концов каждый человек имеет право хотя бы на одно безумство за всю свою жизнь. И офицер элитного отдела спецслужб не исключение...
Глава 3
Жизнь за жизнь
Свиридов некоторое время неотрывно смотрел на Алису, а потом выпил протянутый ему стакан водки и сказал таким тоном, словно они расстались только вчера и при самых обыденных, повседневных обстоятельствах:
– Ну... как ты, Алька?
– Ничего, – медленно ответила она, не глядя на Владимира и не снимая руки с мощного плеча своего спутника. – А ты, я смотрю, не так процветаешь, как прежде?
– Почему ты так решила?
– Просто раньше ты не был на побегушках у таких уродов, как вот эти, – она кивнула на горланящее сборище, – напротив, они были на побегушках у тебя.
– Нет, я в порядке, как говорят в американских боевиках крутые парни после того, как прошибут своей башкой пять стен, размолотят кулачищами десятки черепов и уложат из автомата пару сотен злых и нехороших хулиганов, – ответил Владимир. – Можно сказать, моя жизнь... ну просто песня.
– Какая песня? Свиридов хитро прищурился, притаив в глазах, как клинок в ножнах, горькую, печальную иронию, и после короткой паузы ответил:
– Знаешь такую – «полковнику никто не пишет, полковника никто не ждет»? Милая песенка, правда?
– Да, – ответила Алиса. – Понятно.
– Давно ты в Калиниграде?
– Да нет... не очень. Выпьем?
– Выпьем, – машинально ответил Владимир.
– Только не здесь. Ты посмотри на этих орангутангов, – презрительно сказала Алиса и покосилась на сидящую прямо на столе в нескольких метрах от нее довольно миловидную и совсем еще юную девицу лет восемнадцати, рот которой нафаршировывал клубникой здоровенный амбал с лицом сторожа звероводческого хозяйства где-нибудь этак на Таймыре.
– Да я уж третью неделю любуюсь на это пиршество фауны. Но в таком количестве и концентрации, признаться, видеть не приходилось.
– Э-э-э... Алиска... – внезапно обернувшись и попутно свалив два блюда, вазу с фруктами и два бокала с героиновым пойлом на колени своему собутыльнику, промямлила восемнадцатилетняя дама на столе. – Ты че... типа срыгивать собралась отсюда?..
– Пойду прогуляюсь. А что?
– Ты мне это, Алиска... не вздумай св-в-валить. Ты же бате слила, что типа за мной присмотришь... типа чтобы непоняток не было. А то я вот...
Конец фразы был съеден вместе с изрядным количеством клубники, которую горстью отправил в рот вульгарной малолетки «сторож звероводческого хозяйства».
Закрыв таким образом ей рот, гоблин налил огромный бокал – чуть ли не на пол-литра – вина и протянул Алисе:
– На-ка, Алиска.
Свиридов невольно побледнел: выпей Алиса предложенное ей вино, она немедленно ужабилась бы в хлам, как то красочно определял Фокин.
Свиридов взял молодую женщину за локоть и негромко произнес:
– Не надо пить. Пойдем отсюда.
– А ты... вообще уткнись, халдей, – попытался было приструнить инициативного работника общепита собутыльник вульгарной девицы, но Свиридов только отмахнулся от него, как от назойливой мухи.
Они вышли на палубу. Парень с благообразным лицом, бывший, по всей видимости, личным охранником Алисы, последовал за ними на некотором расстоянии.
– Нахальная леди, – произнес Владимир. – Что-то я ее тут раньше не видел, но ведет себя, как будто в собственном доме.
– А она и есть как в собственном доме, – негромко проговорила Алиса. – Вся эта богадельня принадлежит ее почтенному папаше.
– Понятно. Честно говоря, я до сих пор не знаю, кто владелец этой посудины.
– А ты про него сегодня много слыхал. Всякие байки про глистов из задницы таджикского ослика как средство для кардинального похудания.
– Я так и думал, что это реальное лицо из местных толстосумов и толстопузов.
– Куда уж местнее. Котов Филипп Григорьевич. Он же Кашалот. Это его «шестерки» тут куражатся.
– Это сборище – Кашалотова братва?
– Ну да. Это так... «бычки». А настоящая Кашалотова братва по прокуратурам, администрациям губернатора да по Законодательным Собраниям заседает. Не говоря уж о всяких там ГИБДД и налоговых полициях.