— Нет, был он.
— Ты чего так? — испуганно всплеснула она руками. — Да что ты, Андрюшенька?
— А ничего! — с вызовом сказал он, выставив затвердевшее плечо навстречу тетке.
— Гляди-ка! — поразилась она столь внезапно созревшей в нем неприязни. — Вот дурачок-то!.. Ну ладно, был, был. Да разве так можно?..
Тетка тараторила еще что-то сбивчивое и ненужное, а по глазам было видно, что соглашается она с Андрюхой просто так, не то из жалости, не то из боязни, как бы он снова не отмочил какую-нибудь штуку. Торопливое ее притворство и вовсе убедило Андрюху — лжет тетка, кругом говорит одну неправду. Он хлюпнул носом, сгоняя с глаз дрожкую пелену, и повторил с хрипловатой настырностью в голосе:
— Вот вы не верите, а он правда был. Его Ильей звали.
ДОЧКИ-МАТЕРИ
Во дворе нового дома, углом замкнувшего квартал, стрельба и крики. Все, кто способен носить оружие, от пятилетнего задиристого Аркашки до патлатого семиклассника Дыбы, играют в войну. В войнушку, как нравится им говорить. Гоняются друг за другом с брызгалками из пластмассовых флаконов, скрадывают противника с пистолетами, ликующе, мстительно базлают: «Ага-а!»
Только глазастый, с заостренным личиком Сеня безоружен, хотя этой осенью уже пойдет в школу. Не хочет Сеня никого убивать и доказывать, кто первый прокричал: «Тра-та-та!» Война, как известно, дело рисковое, там могут и нос начистить. А раз не хочет стрелять и падать — одна ему дорога, к девочкам.
С девочками он дружен. Несмотря на мелкие стычки, другой компании не ищет, на всякие ребячьи дразнилки, вроде: «Девкин хвост!», отвечает презрительной гримасой. Требования к Сене велики. Единственный представитель сильного пола на весь девичник должен быть скромным, щедрым, самоотверженным; разумеется, уступчивым, безусловно, умеющим делать все, что ни попросят. И Сени старается не ударить лицом в грязь. До ломоты в пальцах крутит бельевую веревку, через которую, повизгивая, прыгают девочки, топчется в сапожках по взбаламученной луже, отыскивая утопленника — кукленка из пластилина, безропотно таскает с соседней стройки обрезки досок для строительства «кооперативной квартиры».
Квартира уже почти готова: огорожена, заставлена мебелью из кирпичей. Чтобы придать ей жилой вид, сюда несут из дома всякий шурум-бурум: коробку от миксера, пилку для ногтей, игрушечный кофейник с чашечками, кастрюлю с вяловатыми огурцами, восхитительно пахнущую гуталином сапожную щетку… Играть так играть, по-всамделишному.
Пора, однако, познакомиться и с подругами Сени. Голенастая пронырливая Анюта, перешедшая во второй класс, любит носить в тонких косичках розовые банты, с охотой спорит обо всем на свете, про что хоть разик слыхала, и терпеть не может, когда расспрашивают про папу, потому что он снова исчез куда-то. Круглолицая медлительная Роза, ровесница Сени, обожает орешки в сахаре, пирожки с повидлом, печеные яблоки, а также всякую другую вкуснятину и ненавидит скрипку, на которой почему-то надо пиликать ежедневно. Пятилетняя Глаша, любопытная егоза, влюблена в мокроносого соседского щенка Чапу, тайно вздыхает по Сене и давно зареклась водиться с жадиной Розкой, но во дворе сегодня больше гулять не с кем.
Пестрая подобралась компания у Сени, зато не скучная. Сам он живет душа нараспашку, немножко боится тараканов, которые завелись в новом доме, и хочет поскорее стать взрослым, чтобы смотреть по телевизору все фильмы подряд. Точнее сказать, не компания подобралась у Сени — семья, потому что квартира уже построена. Значит, быть Сене отцом, а женой его станет Анюта, дело известное. Уж лучше б скакалки: крутить веревку до посинения, но девочкам больше нравится играть в дочки-матери.
Еще и окно в доме не проделано, а они уже расселись на кирпичах под жидкой тенью рябины, переглядываются, похихикивают, ждут, когда папа Сеня пойдет на работу.
— А вы почему на работу не идете? — ревниво интересуется он.
— Мы в декретном отпуске! — бойко отбивается мама Аня.
Вот те на! Папа Сеня стоит, озадаченный, соображая, что же это означает: «декретный», да так и не решается обнаружить свое невежество. Гуляют, — значит, положено. А ему — на работу. Охо-хо…
Шаркая сапожками по закромке песочницы, он удаляется шагов на двадцать, стоит там, изображая диспетчера железнодорожной станции: смотрит налево, смотрит направо и вдруг видит, как маленький Аркашка забивает в перечеркнувшую двор тропинку ржавый железный штырь — наверняка ставит мину для врагов, чтоб споткнулись и упали. Интересно, попадется или нет кто-нибудь на этот подвох.