— Валера! — вдохновенно гаркнул Паша.
Удивительным свойством обладает дорога — заражать человека предвкушением новизны — великолепной ли, убогой ли, заведомо привычной ли новизны. И вот уж, гляжу, и долговязый Гера стер с лица выражение сонной скуки, загремел разводными ключами, насвистывая какой-то шлягер — настроился ехать. И у Паши прилив энергии — ворочает кофры вместе с ассистентом.
Пожалуй, один Валера безучастен к тому, что ждет нас. Оттарабанил свое — и к Леночке. И пока Паша вразвалку обходил домики поселка, разыскивая, у кого можно отметить командировки, так и поглядывали они друг на друга: Леночка обожающе, снизу вверх, Валера свысока, все с той же чуть усмешливой грустью. Рисовали попеременке на пыльном борту «уазика» разные вензеля, похожие на темные завитушки ее волос, заботливо снимали с одежды друг друга порыжевшие лохмы пырея.
Уж так были заняты самими собой, что казалось, ни до чего больше им дела нет. Но вынырнул из-за мыса широкоскулый, как калоша, рыбацкий сейнер, и Валера тотчас обернулся к бухте. Протарахтев не спеша, суденышко кануло в расплавленной солнцем дали, а наш ассистент, сощурясь, все доглядывал что-то в той стороне.
Мы с Герой пошли попрощаться к знакомым. В заповедной, насквозь пропахшей формалином тишине лаборатории застали только увальневатого здоровяка Эдика. Подающий надежды аспирант увлеченно препарировал незнакомых мне рыбок. Красивы были их прогонистые, литые тельца с еще не угасшей насыщенной зеленью спинок; малиново пламенели бока, влажно поблескивали чешуей розовато-серебристые брюшки.
— Привет эскулапам! — окликнул я Эдика. — Нет чтоб по-человечески: поймал рыбку — и в уху, так небось опять на центрифугу?.. Что за звери?
— Сам удивляюсь, кто такие, — слукавил Эдик, ловко отделяя скальпелем молоки.
— Мальма?.. Да нет, вроде не она. Но и не кунжа…
— Благородные лососи в пору половой зрелости. А еще точнее — сима, — Эдик глянул из-под темной завесы кудрей, интересуясь произведенным эффектом.
Да, трудно было поверить, будто эти мини-создания величиной с заурядного пескаря имеют хоть что-то общего с теми лососями, которые крохотными мальками-серебрянками устремляются из горных рек в океан, а возвращаются к родным таежным истокам более чем полуметровыми красавцами.
— Вот то сима? — спокойно переспросил Гера. — Тогда я слон, в натуре! Не, ты понял, за кого он нас?..
Эдик мягко, но внушительно остановил его за плечо:
— Маленькое уточнение, дозвольте?.. Это действительно самцы симы, но не проходной, а карликовой формы… Да, из здешнего озерца. Чрезвычайно любопытные создания. Представьте себе…
И представилось мне буйное весеннее половодье, когда гнутся и кланяются реке под ее напором гибкие тальники, когда воды рыжи от мути, и в ее непроглядности столь легко укрыться рыбешкам от хищных, прожорливых пастей. В эту гулкую пору несть числа юрким малькам лососей, которые, отдавшись течению, торопливо скатываются в океан, чтоб начать там иную, полную опасностей жизнь. И среди тех серебрянок время от времени суетливо тычутся в берег чуть более темные по окраске одиночки. Вот уловили боковую, вовсе слабенькую струю, устремились встречь ей и вошли в тихую лагуну, в озерцо, где все так спокойно и благодатно. Корм не ахти какой, но есть, воды чисты: чего же более? И остаются здесь навсегда, вроде бы баловни судьбы, сбереженные от напастей, а на поверку — карлики, почти застывшие в своем росте. И когда годы спустя приходит пора свадеб и наливаются их тела тугой, ищущей выхода силой — а остаются в пресных водах почти одни самцы, — возвращаются из океанских далей могучие, заматеревшие в испытаниях единоутробные братья озерных отшельников. Рядом с ними карлики едва приметны. И свадьбы играются без них, без них зарождается на дне студеных ручьев новое поколение лососей…
Я взглянул на тугие брюшки самцов, которые наконец-то освободятся от бремени под острием скальпеля, и подумал: неужели в таком сложнейшем механизме природы, как возрождение жизни, где все выверено и отрегулировано за миллионы лет, нелепой случайностью остался такой вот сбой? Быть может, это просто форма естественного отбора: в озера уходят наиболее слабые мальки, которым не под силу одолеть большие расстояния?
Все оказалось сложней и утонченней. Нормальный ход жизни не оставляет карликам никаких шансов на продолжение рода. Но выпадают годы, когда массовые заморы, чрезмерное множество хищников и другие неблагоприятности выкашивают одно из поколений лососей почти подчистую. Более живучими в таких обстоятельствах оказываются самки — природа и здесь разумна. Самые выносливые из них добираются до нерестилищ в верховьях рек измученные, на пределе сил, и вот тут-то наступает у карликов их долгожданный час. В упоении кружат они вместе с подругами над выбитыми в песчаном дне ямками и нежно трутся о шершавые, израненные бока самок, о жесткое крошево кварца, облегчают себя над алыми россыпями икринок…