В этот момент тихой сапой и подкатил к павильону рефрижератор на троллейбусной тяге. Как выяснилось, привезли виноград, крупный, болгарский. И чудненько! Кому-то виноград, а нам — груши. Но брюхо рефрижератора была набито ящиками с виноградом буквально битком, и весь он предназначался для этого павильона.
— Пока товар не приму, ничем торговать не стану, — сказала продавщица таким тоном, что сразу поверилось — не станет.
Я посмотрела на часы. Было десять минут третьего — самая пора махнуть рукой на эти груши. Досадно, конечно, отстоять в очереди полчаса и уйти ни с чем, но еще досаднее будет, если не успеем попасть в кино, на которое так настроился Алешка.
Пока я раздумывала, как поступить, объявились добровольцы, желающие помочь в разгрузке. Двое мужчин и две женщины встали цепочкой от рефрижератора к павильону, грузчик подал сверху первый ящик, за ним второй, и они споро пошли по рукам, как поплыли.
Энергичная крашеная блондинка лет тридцати, решившая тоже принять участие в разгрузке, спохватилась тогда, когда встать ей было уже некуда — поток шел бойко, налаженно. Но женщина просто горела желанием помочь общему делу, разумеется, не бескорыстно. Как заведено в подобных случаях, по окончании разгрузки помощникам отпускают товар вне очереди. Посуетившись возле работавших, блондинка нашла слабое звено в цепочке и буквально втиснулась между двумя мужчинами. Конвейер замер, ошеломленный таким напором, перестроился на ходу и снова вошел в привычный ритм под смачное кряканье грузчика.
— Не волнуйтесь, милочки, здесь работы на полчаса, не больше, уверяю вас, — благодушно сказала продавщица. Уперев руки в бока, она отнюдь не тяготилась бездельем. Следила, ровно ли укладывают ряды ящиков, задорно поглядывала на замершую очередь, по-свойски подкидывала расхожие остроты. Чувствовалось, хорошо было продавщице в минуты простоя, когда каждому ее слову внимало столько людей. Нравилось женщине выступать перед публикой, держась с нею запросто, на короткой ноге, словно это и было подлинным призванием продавщицы.
«Не из бывших ли учительниц? — подумалось вдруг. — Каких только вариантов служебной лестницы нынче не встретишь! Ушел же наш Алексеенко из инженеров-проектировщиков в мороженщики и, как рассказывал, ничуть не жалеет о том. Персональный ларек, и никакой опеки, ответственность по сравнению с прежней работой нулевая, свободного времени навалом, и денег в полтора раза больше, разумеется, не только за счет зарплаты. Остальное, как выразился он, меня не щекочет. Может, прикидывался насчет «остального», а может быть, и в самом деле от роду толстокожий. Только тускло становится на душе после этаких «откровений».
— Конечно, милочки, кто в туфельках стоит да в одних чулочках, тем не завидую. Я вот в шерстяных носках, и то не жарко. Зато какой виноград! Как говорится, сам бы ел, да деньги надо. Хоть на дипломатический прием его подавай! — Для наглядности продавщица оторвала от кисти пару крупных, с янтарным отливом ягод и, зажмурясь, просмаковала их. — Бесподобно!
«Постою», — твердо решила я.
Женщины, которая заняла очередь передо мной и отлучилась на рынок, все не было, и я уже подумала, что одним человеком впереди стало меньше. Но она все же явилась, вернее сказать, нагрянула, возбужденная, нетерпеливая, запыхавшаяся. Черная кожаная куртка, обжимающая покатые плечи, элегантная прическа, хозяйственная, битком набитая сумка на колесиках. Убедившись, что очередь ее не прошла, женщина расслабилась и широко, по-детски улыбнулась:
— Уф-ф, с ума сойти можно с этими очередями… И ты, мальчик, тоже с мамой стоишь? — приметила она Алешку.
— Я и один в магазин хожу, — сказал он, польщенный вниманием.
— Молодец. Так ты уже совсем большой мальчик… Это какая-то болезнь, — без всякого перехода продолжила она, наклонившись ко мне с доверчивостью старой знакомой. — Мне совершенно нельзя давать в руки деньги… У вас не жирные волосы?.. Нет? Я так и знала. У меня тоже нормальные волосы, даже суховатые чуть, а я купила три флакона шампуня для жирных. Такой цвет, чистый изумруд, такая упаковочка! Ну, Франция, боже мой! И где — в каком-то задрипанном ларьке на рынке. Его так брали, что вполне могло не хватить. Взяла последние, буквально за мной все кончилось. А поглядела на этикетку — и самой смешно стало. Зачем купила? Можете себе представить… Нет, это определенно болезнь, никем еще не изученная.
Я пожала плечами: мне бы ее заботы. Но даже этот жест был истолкован как некий интерес к разговору. Женщина просто влюблена была в свой маленький комплекс, в свою взлелеянную свободным временем и деньгами слабость, весьма простительную, на ее взгляд, для горожанки начала восьмидесятых. Она явно не могла отказать себе в удовольствии поболтать еще на эту тему: