Но полно об этом. Уж к концу подходит застолье! Все приятно возбуждены. А музыки нет. Одна только Оля ублажает наш слух грудным, сочным голосом. О чем там она?.. О городе?.. О кино?..
— Эй, а кто здесь играет в шахматы?!
Вмиг все преобразилось, как будто только и ждало занозистого «Эй!». Очистили от закусок поле битвы, разжалованное войско возвратили из темниц, и снова в почете короли, и снова в роковой силе королевы, вновь замер в тайных предчувствиях строй, где каждая пешка лелеет надежду стать коронованной особой. Все как в жизни — короткой, но яркой, как фейерверк; короткой, но скучной до позевоты — как ею распорядишься, так и сложится; короткой, но не единственной, и в этом вся прелесть. Да, в прошлый раз ты горько и безнадежно ошибся, но в следующий, уж конечно, не позволишь себе такую опрометчивость, и докажешь, и продемонстрируешь, и убедишь. И снова будут взлеты и падения, коварство и авантюризм, стратегия и упорство, надежды и отчаяние… Что за чудо-игра эти шахматы!
Паше выпало играть с Малыгиным, мне — с Саней, а Валере… Валере досталась в партнерши Оля. По обоюдному выбору и согласию. Меня несколько озадачил такой расклад. Почему-то я представлял, что среди противников наших непременно будет Агеев. Но как только на столе появились шахматы, он ушел в другую комнату и, задрав ноги на спинку кровати, отгородился от всего белого света потрепанной книгой.
— Голова, — как бы оправдывая товарища, кивнул в ту сторону Саша. — По математике сечет не хуже преподавателя.
— Так уж не хуже?
— Да, по особой программе занимается.
— Гроссмейстер, ваш ход…
«Матч века» — механики на кинематографистов — состоял из трех партий. Но не прошло и получаса, как Валера вышел из-за печи, за которой то и дело раздавался смех и шушуканье, и со счастливой улыбкой сообщил нам, что проиграл.
— Одну? — встрепенулся Паша.
— Все проиграл… Ну, мы пойдем, погуляем.
Двое взялись за руки, и я лишь успел заметить, как, пригнувшись, нырнули они в проем двери — словно вниз головой, в потемки.
— П-позорник!.. — начал распалять себя Паша. — Ну, позорник! Девчонке профурил и рад до полусмерти… Извольте отдуваться за него. Небось и на доску-то не глядел…
— Да ладно, это не в счет, — великодушно сказал Малыгин.
— Нет уж, извините, в счет, в счет!.. Пижон, в куклы ему только…
Слова подбирались сердитые, а голос звучал по-домашнему ворчливо, не более, и я подумал, что, может быть, и сам Паша за милую душу нырнул бы в невесомость, как эти двое, без оглядки, без лишних слов и сомнений, да частокол запретов, истинных и мнимых, самим собой оговоренных, надежно хранит его покой, так же, как мой покой, и может быть, размеренную жизнь вот этих, совсем еще молодых парней, что склонились с нами над досочками…
Крякнула кровать, прошлепал босиком по полу Агеев. Бледнокожее тело его смутно белело в скудном освещении передней.
— Дай закурить.
— Тебе? — удивился Саня.
— Дяде, — сердито съязвил Агеев.
— А с чего это ты вдруг, корешок?
— Дашь или нет?
— Пожалуйста, — кивнул Саня на пачку сигарет, озадаченно проводил взглядом Агеева, рассеянно поправил фигуры и снова глянул в ту комнату… Табачный дым уже начинал слоиться и там сизоватой призрачной хмарью. Вкрадчивый его угар забивал запахи грязной, неприбранной посуды.
В полночь мигнула лампочка и погасла — механик, двигатель заглушив, наверное, побрел отсыпаться. Мы догадались открыть окно. Ввалилась в комнату тишина с душистым привкусом кедра. Утробно гукнула раз-другой лягушка-жерлянка. И снова созревшая, насыщенная тьмою звень. Да хряст от Сашиных каблуков. Да скрежеты в будке походной лаборатории, что стояла у самого дома. Да скрипы и шорохи за дверью, где явно не спал, укрывшись с головою одеялом, блестящий математик Агеев.
— Не заблудятся наши? — спросил я, обеспокоенный тем, что канули двое в ночь, как в бездну.
— Не, — спокойно отозвался Малыгин. — Небо чистое. В лесу сейчас все видать.
Пошаманив с аккумулятором, Саня направил в окно неяркий луч подвесного фонаря. Пали тени деревьев на смутную белизну стола. И снова отодвинулись от нас все звуки и запахи — две доски, два мира посреди осенней тайги, и ничегошеньки более.