Смотреть было уже не на что. Непочатым стоял всего один ящик. Когда груш в нем осталось чуть больше половины, впереди с облегченным вздохом раздалось:
— Нам пять!
— Пять едва ль наберу.
Мужчина отреагировал первым. Ну, он пошел. Ни секунды лишней на эту очередь. И ни единой лишней улыбочки, даже сдержанной, одной на двоих. Все они так, деловые, увлеченные только самими собой…
Вытянув шею и привстав на носках, женщина согласно кивнула, не повернув головы к мужу. Может быть, она боялась встретиться взглядом с Алешкой. Уж так кротко и извинительно прозвучал ее голос:
— Тогда взвесьте сколько есть.
Она подтянула к себе битком набитую сумку на колесиках и торопливо вытащила из бокового кармана капроновую сетку.
Алешка ничего не понял. Он просто не мог поверить, что эта женщина, похвалившая его за терпение стоять в очереди, способна не оставить на нашу долю ни одной груши. Даже тогда, когда продавщица отбросила в сторону пустой ящик и громко объявила, что груш нет и не будет, он стоял и ждал самого обыкновенного чуда. Честно говоря, жила и во мне крохотная надежда на это чудо — ведь припрятала же продавщица целлофановые пакеты, пообещав девице из парикмахерской все уладить поздней, значит, где-то осталось у нее про запас…
— Может быть, взвесить винограда? — любезно предложила продавщица.
— Мы стояли за грушами.
— А груши кончились, милочка. Предлагала тебе — бери без очереди. Но раз такая принципиальная…
— Как ваша фамилия?
— Читать умеешь? — ткнула продавщица пальцем выше себя. Под самым навесом павильона и в самом деле висела металлическая пластинка с надписью: «Вас обслуживает продавец Зубанова Алевтина Михайловна».
— Спасибо вам, Алевтина Михайловна, за культурное обслуживание. Одно удовольствие покупать у вас фрукты, — тихо сказала я.
— Да уж… — в голос продавщицы вкралась непривычная моему слуху растерянная нотка. — Вот поработайте здесь с годик, а я потом на вас посмотрю, какая вы вежливая станете. Собачиться не будешь — саму съедят. Девять дней без выходных работаю, подмены нет, а фрукты лежать не любят. К восьми сюда прихожу, к восьми домой заявляюсь. Так вот.
Подбородок продавщицы зябко уткнулся в отворот шерстяного свитера. Кончик носа тоже замерз и стал краснее, чем губы. Впору было б и пожалеть Алевтину Михайловну, простив ей некие слабости. Но я слишком хорошо помнила ее другой.
— И все-таки я буду жаловаться на вас.
— Э-э! Да жалуйся куда угодно! — Вернувшись в более привычное русло разговора, продавщица вновь обрела уверенность в голосе. — Много вас тут, таких жалобщиков, было. И где они?.. Жалобщиков у нас хоть пруд пруди. Продавцов не хватает. Так вот, милочка. Давай винограда положу, хорошую кисть, по знакомству.
— Спасибо, не надо.
— Ну, не хочешь мяса, грызи кости.
Я отошла от павильона, крепко, пожалуй, слишком крепко зажав в руке Алешкину ладонь. Сын с тревогой посматривал на меня. Надо было вспомнить какие-то хорошие, нужные слова ему в утешение. Но я никак не могла их вспомнить, словно отродясь не знала таких слов.
— А я вовсе и не хочу груш, пусть их едят маленькие, — озорно глянув на меня, вдруг шепнул Алешка.
Столь легко да игриво сказал он, что и нежность, и боль, и восхищение сыном захлестнули меня. В этом всплеске почти исчезли недавние переживания, потускнели, измельчали в момент. И так захотелось поверить Алешке.
— Милый ты мой чижик! — прижала я сынулю к себе. — Правда, не хотим мы таких груш! Даже даром таких не надо. Подумаешь…
— Даром-даром-бумбараром! — откликнулся он.
Мы шагали вдвоем по скверу, шурша палыми листьями. Будто тихая органная музыка, убаюкивали раздражение мягкие шорохи.
«Как быстро забывают плохое наши дети», — умиленно подумала я и почти тотчас услышала:
— Мам, а хорошо быть маленьким?
ДОРОГИЕ ТОВАРИЩИ-СОГРАЖДАНЕ…
Воскресная электричка на Рязань полупустой не бывает. Стены увешаны гроздьями сумок и авосек, от которых струятся запахи вареной колбасы, селедки, заморского фрукта апельсина… В проходе заметно поредело — минули Луховицы. На излете знакомств и пересказанных новостей совсем истончились разговоры, и сонная дрема исподволь обволокла вагон.
Громкий, чуть шамкающий мужской голос встрепенул всех, заставив поднять головы:
— Дорогие товарищи-сограждане! Прошу минутку внимания!.. В нашей стране запрещено бродяжничество и попрошайничество. Это очень справедливое решение. Но у всякого решения, как вы знаете, бывают исключения. По причине одиночества и нехватки мне места в доме престарелых вынужден обратиться к вам, дорогие товарищи-сограждане. Сам я живу умеренной жизнью. Не курю, спиртным не злоупотребляю и вам не советую. Собираю исключительно на пропитание. Если не трудно, прошу вас протянуть руку помощи. Подайте, кто сколько может. Заранее благодарю за поддержку…