Палец идёт по выступающим позвонкам, останавливается у застёжки и аккуратно расстёгивает её, – лифчик соскакивает, повисает на локтях, и Соня дёргается опять.
К счастью, в соседних кабинках – пусто.
Тихо играет музыка, призывая людей совершать покупки.
Мужчина хватает Соню за горло – за желобки вен, слегка сдавив их, – и так порывисто прижимается сзади, что пряжка ремня больно впивается ей в крестец.
С лёгким шелестом лифчик падает на пол.
Мужчина остаётся невозмутим, но его растущее желание давит бугром, выпирающим под плотной, натянутой тканью джинсов. Отрывисто дыша, Соня впивается взглядом в его отражение. Волоски на теле поднимаются дыбом, по коже бегут мурашки. Он резко нагибает её вперёд, – на лицо каштановой волной опрокидываются волосы. Охнув, она подчиняется, распластавшись руками на зеркале, – её уже колотит, уже знобит.
Неморгающий взгляд в упор. Зубчики молнии на ширинке… Лязг металлической пряжки. И мужчина прижимается вновь, давая понять, как всё распрямляется и растёт у него там, внизу – так мощно, что у неё темнеет в глазах и перехватывает дыхание.
Он достаёт из кармана презик, кусает за краешек оболочку, вскрывая её, и лишь тогда ненадолго уводит взгляд. Пауза, мучительная до изнеможения, тянется изысканной пыткой.
Соня гнётся в спине, раскрываясь ему навстречу, и он касается её там, внизу так мягко, будто целуя. Ещё и ещё. Прикосновения распаляют до набухающей, жгучей боли.
И тогда он уверенно входит.
– О-о-ох! – громкий выдох вырывается из горла Сони, и мужчина пятернёй на секунду зажимает ей рот.
– Не спалите нас, леди, – шепчет он в самое ухо, согревая его дыханием.
И они начинают двигаться – сначала медленно, а потом ускоряясь, – синхронно, словно танцуют ламбаду. Он держит чуть ниже талии – крепко, за тазовые косточки, – и это так остро, что Соня кусает себя за пальцы, лишь бы не закричать. И они смотрят друг другу в глаза, сквозь запотевшее зеркало и водопад её качающихся волос. Их общий телесный запах сливается в дикий коктейль, пьянит, колыхаясь в воздухе, и хриплые звуки дыхания затмевают собою музыку.
«Бу-тум, бу-тум», – перестуком колёс спотыкается сердце.
Конец уже близок. Ещё чуть-чуть. Ещё пара движений!
Но тут мужчина резко отстраняется, покидая её.
– М-м-м! – сдавленно воет Соня, сгибаясь и приседая.
Он поддёргивает брюки, переводит дыхание и тихо поясняет:
– Соседи.
Соня, вгрызаясь в пальцы, вжимает в живот кулак и беспомощно хнычет, топчась на месте. Влипает боком в холодное зеркало. Её крупно трясёт.
И да, в соседнюю кабинку входят, – слышится лязганье вешалок, с размаху посаженных на крючок.
– Ма-ам! – звучит нетерпеливый детский голосок – совсем рядом, по другую сторону шторки.
– Да отцепись ты! – раздражённо гаркает женщина. – Стой там! Здесь и так тесно!
Ох уж эти дети, обожающие заглядывать в чужие кабинки!
– Закончим после, – шепчет мужчина, застёгивая ремень.
Соня сползает по зеркалу, оседает на пол.
Глубокие следы от зубов ещё долго не сходят с её руки.
Сумеречный воздух пахнет фисташками. Мутные лужи разливаются по земле, перетекают в ручьи и с водоворотами исчезают в решётках ливнестока. Дождь закончился.
Здание театра огромно, вход обозначен внушительными колоннами. Потоком заходят люди – все степенные, важные. Многообещающий джаз зовёт.
Мужчина уходит к кассе, а Соня изучает торжественную театральную лестницу и высоченный потолок.
– Растудыть твою в качель! – слышится восторженное сзади. Голосок мурчащий, будто из мультика.
Соня тревожно озирается. Никого нет, только двое пожилых людей неподалёку степенно изучают программку, да билетёрши приветливо кивают входящим в зал. Соня потирает висок, морщит лоб:
– Ерунда какая-то.
Возвращается мужчина быстро:
– Нам достались места в последнем ряду.
– Поцелуйном? – Соня ёжится и смущённо тянется к его губам.
– Пойдёмте, – говорит он, игнорируя её порыв. – Сейчас уже всё начнётся.
…Их места находятся за круглым столиком из тёмного дерева, который стоит на открытом возвышении в ряду таких же. Скатерти нет. И никаких ни перил, ни перегородок – ничего такого, что могло бы спрятать от посторонних глаз.
Едва они успевают сесть, как в зале меркнет свет. Вот и начало.
Далеко внизу на сцене разворачивается действие: надрывно поёт саксофон – атрибут романтической, но неизбежно фатальной любви. В тему вступает пианист, с лёгкостью извлекая из клавиш кремового рояля меланхоличный джаз. Ведущий воодушевлённо рассказывает о жизни какого-то музыканта.