– Господи, как хорошо-то, а! Хорошо-то как, а!
Солнце рисует на матрасе белый прямоугольник, и Соню окутывает покой. Ей тепло и сытно. Мужчина неловко гладит её шершавой рукой – от лопаток и вниз, где, задержавшись, сильно сжимает ягодицу, так что Соня мявкает и переворачивается на спину.
Он медленно проникает в неё пальцем, натыкается на фантастическую точку, отключающую женщинам разум, и с лёгкостью забирает власть в свои руки. Соня податливо тянется следом:
– Ещё… Да-а-а…
С лицом учёного, наткнувшегося на феномен, он повторяет нажатие, и сильная волна блаженства уносит её из спальни в чистое море. Он подхватывает её и держит так крепко, что она оказывается на спине могучего кита – так ощущается эта рука. И на этом ките её несёт, несёт навстречу радуге, прямо к краю водопада, неважно куда, – без тормозов, всё быстрей и быстрее, с невозмутимым поводырём, который мучает её этим блаженством.
Она сминает мокрые от пота простыни, озвучивая сладкие, набегающие приливы каким-то заоблачным голосом:
– Ка-а-ак тебе удаё-ё-ётся? Бери! Это твоё! Твоё!
И стискивает радостно дрожащими бёдрами его руку, вжимаясь в неё, смыкаясь, не отпуская. За краем водопада Соню, словно на скоростном лифте, выбрасывает наверх: белые участки мелькают перед глазами, сердце переполняет восторг. Наслаждение терпким запахом мужского тела, в которое она влипает лицом, вожделение, желание поглотить, прочувствовать его изнутри становятся до боли невыносимыми. Мурашки терзают обмякшее тело, кожа горит огнём. На самой вершине сознание взрывается ослепительной вспышкой, и перед глазами, словно флаги на ураганном ветру, всплёскивают кумачом полотна. В плавном скольжении Соню увлекает вниз.
В полном изнеможении она утыкается носом в подключичную ямку своего всесильного Бога, и он обнимает её так неловко, словно боится сломать, – так они и засыпают, переплетённые руками, ногами, среди скомканных простыней.
Тихо, переливаясь блёстками, полощется время. Солнечный прямоугольник перемещается на стену, и пушистым облаком этих двоих накрывает простота и прелесть существования, как иная форма рая, доступная на земле.
…Ночью Соня просыпается от того, что мужчина со спины прижимает её к себе и невнятно бубнит:
– Не бросай меня… Не бросай… Пожалуйста, не бросай…
Под это она забывается сном, а утром обнаруживает себя всё так же, – он спит, не размыкая объятий и ровно дыша ей в шею. Соня пробует аккуратно выбраться, но он спросонья только крепче сжимает её, так что она застывает и остаётся лежать, окружённая теплом и сонной, такой по-медвежьи неуклюжей нежностью.
В тишине наступившего утра, в кольце этих рук так благостно, что ум проваливается в пустоту, и разом тают все звуки, и, словно увязнув в густой смоле, останавливается время.
Мужчина, посапывая, спит, и Соня вжимается в него вся, боясь заплакать и ощущая, как из её сердца растекается тончайший розовый свет, окутывая их обоих.
– Я люблю тебя, – беззвучно шепчет она одними губами. – Я хочу быть для тебя любовью… Любовью…
На другой день он подводит её к зеркалу:
– Посмотрите, леди, какая Вы красивая. Вы чудесны даже более, чем вся…
– Какая же я красивая? – смеётся Соня, ощупывая себя спереди. – Шутишь? Грудь маленькая, – трогает ягодицы: – Тут кошмар! Я страшная! Да ещё и дура в придачу!
– Леди, – зловеще произносит мужчина, – за «дуру» я Вас буду сурово наказывать. Понятно? – и он легонько шлёпает её по губам ладонью, давая понять – как.
– Понятно, – кивает она, усмехнувшись. Вот шутник-то! – Но что поделать-то, если я дура?
Он меняется в лице и быстро, наотмашь бьёт её, – удар получается ощутимо тяжёлым. Охнув, Соня хватается за щеку:
– Ты что! Больно же!
– Предупреждаю, – повторяет мужчина, приблизив к ней разъярённое лицо. В голосе звучат стальные нотки. – За «дуру» я Вас буду сурово наказывать, леди, – и членораздельно добавляет: – Спрошу ещё раз: понятно?
Она молча кивает головой.
Нервно пробежав от стены к стене, он кидается в прихожую, втискивает ноги в ботинки, шнурует.
– Уходишь? – спрашивает Соня, всё так же держась за щеку.
– В магазин. Конфет куплю. А Вам? Что Вы хотите?