– Дай сюда! – вскрикивает Соня, хихикнув.
Она хватается за ветку, – кора тонкая, гладкая, – и тянет её к себе. Мужчина, усилив хватку, поднимает глаза. Глубокие, немигающие и такие серьёзные они в одно мгновение делают серьёзной и Соню: улыбка сползает её с лица обмякшей декорацией, сменившись выражением отчаяния и тревоги.
Ветка, обжигая, выскальзывает из пальцев.
– Да нет же, нет… Говорю, я пошутила… Я случайно… Оно само как-то так получилось, – сипит Соня, но мужчина, никак не комментируя то, что речь опять идёт про «шутки, которых не существует», хлёстко обрушивает очередной удар на траву, растущую на обочине. Подкошенный мятлик складывается пополам.
Пришибленной собакой Соня плетётся позади.
Они возвращаются к дому и по пути заходят в магазин. В овощном отделе мужчина берёт кабачок с морковкой, мягкие авокадо, – предварительно перещупав их, – кладёт это всё в корзину. Он спокоен и ужасающе молчалив. В молочном выбирает сырки. Долго стоит у стеллажа с дорогущим кофе, вдыхая запах. Соня следует тенью, затравленно пялясь на ветку, зловещий кончик которой торчит из корзины сбоку. Колени мелко трясутся.
На кассе Соня проходит вперёд и обречённо приваливается плечом к стене. За мужчиной становится женщина, которая держит за руку девочку. Та трогает пальчиком кончик ветки и громко спрашивает:
– Ма-ам! А что это?
Та сердито одёргивает её:
– Не трогай.
Соня чуть не кричит, что «это ветка, которой вот этот дяденька будет меня бить!» Но нет, нет. Она может убежать, устроить прилюдный скандал, закатить истерику или просто уехать в свою общагу, кишащую тараканами, но вместо этого стоит и молчит. Стоит. И молчит. Кассирша пробивает сырки, которые он заботливо взял для неё, не забыл – ванильный и со сгущёнкой. Она такие любит. Овощи для рагу – это на ужин. И авокадо – источник там чего-то полезного.
Мужчина укладывает всё в пакет: сначала ветку и затем уже, последовательно, остальное. Соня стоит столбом, уставившись на торчащий, болезненный прутик.
Она продолжает смотреть на него и когда они выходят из магазина – молча, шагая сбоку и будто надеясь, что если долго гипнотизировать что-то, то оно всенепременно исчезнет. Ветка поучительно торчит из пакета и не исчезает.
Так они заходят в подъезд, потом в лифт и поднимаются на нужный этаж – двенадцатый – в длинной, уходящей в небо многоэтажке, где соседи даже после долгих лет жизни не знают в лицо друг друга. Ещё и поэтому тут можно кричать от оргазма или боли, и с лёгкостью умереть, – никто не вмешается. Разве что постучат по батарее.
Словно во сне Соня переодевается в домашнее платье и прячется в ванной.
«Я надеялась, что Он забудет про ветку! – читает Грета в дневнике, держа его в одной руке, а другой бессистемно шуруя шваброй. – Спряталась в ванной, включила воду. И дальше случилось странное: из крана с воем и свистом хлынула кровь. Я закрутила кран, но этот звук – будто водосточные трубы грохочут под напором дождя – остался. Тогда я открыла кипяток, на полную. Это была вода, просто ржавая. Звук пропал. Я смотрела на своё отражение в зеркале, и оно запотело, и ровно посередине нарисовался отчётливый след кошачьей лапы, а рядом – ещё один.
Я испугалась, стала тереть их махровым полотенцем и, клянусь, было слышно, как скрипят и ноют петельки ниток! Я повесила его на крючок, и шуршание ткани о кожу сменилось писком, когда оно поехало вниз. Я сняла его и повесила снова. Звук повторился: металл застонал, словно живой. Это было ужасно.
Я ушла на кухню, просидела там час и стала готовить Ему рагу. Он любит моё рагу.
Овощи были в пакете, и ветка задела меня, точно ударив током. Я хотела выбросить её в форточку, но не осмелилась. Взялась за кабачок.
Первый лоскут кожуры полез со скрежетом ржавых гвоздей, которые тащут фомкой из дряхлых трухлявых досок. За ним – второй. Меня будто накрыло этим скрипом, – настолько громким, что я не услышала, как Он подошёл сзади и коснулся руки. Я заорала, а нож и кабачок полетели в раковину. Он всегда так уводит меня в спальню – за руку. И каждый раз кидает потом спиной на матрас. Нервы стали ни к чёрту.
Купить корвалол.
В спальне выросла целая куча из бэушных презиков и тюбиков-лубрикантов (жалко, что не придумали ещё смазку от трения при общении). А забавно, что аптекарши уже узнают Его в лицо: их вечерняя смена заканчивается предсказуемо продажей резинок. Он заглядывает туда с завидной регулярностью, сразу после покупки своих конфет, да так и приходит: с презиками в одном кармане и фантиками в другом».