– В-в-вадька моей Глоше г-г-голову-у-у отолва-а-ал…
Глошей звалась кошка – бесформенная, чёрная и мохнатая, сшитая из синтетических обрезков на какой-то подпольной китайской фабрике.
– Что случилось? – мама подскочила к растерянной нянечке.
– Ухо ему откусила! – всплеснула руками та. Губы её тряслись.
Ну, не совсем откусила-то. Частично. То, что болталось, было в красном блестящем сгустке и активно кровоточило, – врач заматывала это бинтом, чтобы забрать пацана в машину и отвезти на штопку к хирургам.
Вадька отделался кучей швов, но из садика Соню пришлось забрать и отправить в деревню к бабушке, пока в городке не улягутся страсти. В рюкзачок Сони помимо разорванной напополам Глошки и пижамы мама положила успокоительные таблетки, выписанные ей психиатром по поводу расстройства, которое выражалось в бесконечном мытье рук – до кровавых цыпок – и протирании дверных ручек как в квартире, так и за её пределами. Компульсивно-обсессивное что-то там.
Уехать из садика было для Сони невообразимой удачей. Её несчастья начались первый же день пребывания там, когда родители оставили её, кричащую, за закрытой дверью. В тихий час к ней подошла пухлая, как колобок, Кирка и уставилась на игрушку.
– Слышь, новенькая. Это что у тебя? – и с этими словами она выхватила Глошку из Сониных рук и отскочила в сторону.
– Отдай! Это моё! Отдай! – закричала Соня, вскакивая с кровати.
– Отдам, когда захочу, ясно? – и Кирка с силой толкнула её.
Тут же подскочили ещё две девчонки, – ехидно улыбаясь, стали Соню пихать, дёргать за волосы и больно щипать за руки. Ей удалось вернуть Глошку лишь по чистой случайности, – воспитательница, которая в тихий час всегда отлучалась, зашла, чтобы что-то забрать.
– Что за гам? – взревела она, фурией ворвавшись в спальню.
Дети разбежались по койкам, притихли, и на фоне возникшей тишины растрёпанная Соня разревелась так дико, что вызвала на себя весь её гнев.
– В угол! Марш! – воспиталка схватила её за плечо и под хихиканье детей поволокла в ледяной туалет, выложенный от пола до потолка плиткой. Свет включать не стала. – Будешь стоять тут, пока не скажу, ясно?
– Ы-ы-ы, – рыдая, Соня только и могла, что прижимать к себе помятую и взлохмаченную, как и она сама, игрушку, которую успела подхватить с пола в последний момент.
Воспиталка тогда орала, как резаная, но продолжила и дальше оставлять их без присмотра. Добрая няня в тихий час тоже бежала домой, – покормить своего инвалида-отца обедом, который давали на детсадовской кухне.
А потом случилось то, что случилось.
В тот злополучный день Соня, как и всегда, забралась под одеяло и, прижав к себе Глошку, считала секунды времени. Было душно и жарко, но она воображала, что сидит в своём домике, в своей пещере, – и это слегка успокаивало. Кирка, Зойка и остальные подошли незаметно. Навалились скопом, стащили одеяло, отобрали Глошку. Наглая свора устроила игру, – они рассыпались между кроватями и перебрасывали котёнка друг другу, пока Соня, крича и плача, металась между ними. Воспитательницы всё не было, и издевательство затянулось. Остальные дети, сидя на кроватях, улюлюкали и смеялись, – никто не хотел помочь. Измождённая Соня вцепилась в руку Зойки, к которой как раз прилетела Глошка, и та, не рассчитав, отбросила игрушку в дальний угол, – туда, где сидел, наблюдая, Вадька – неразговорчивый, хмурый тип.
Глошка прилетела ему прямо в лицо. Недолго думая, он схватил её обеими руками и разорвал пополам.
Бабушка приняла Соню с радостью, а маме велела не беспокоиться, – та и уехала обратно в город.
В деревянном доме пахло выпечкой и простоквашей, повсюду царил уют. Чистые половики. Белая печь.
– Баушка-а-а! – взвыла Соня, добывая из рюкзачка запчасти от любимой игрушки. – Вадька… го-о-оову-у-у…
– Ну будет, будет, – бабушка обняла её, долго гладила по косичкам и, наконец успокоив, полезла в сервант.
Она достала оттуда сундучок, где хранились нитки, старинные пуговицы, подушечка с иголками и бусины из чёрной глины. Бабушка аккуратно пришила Глошке голову, да так хорошо, что лучше прежнего. И беленький бантик на кончик хвоста повязала, для красоты.