— Ой! Господин…
— Помолчи. И так тошно.
Трифена подавилась фразой, замолчала и тут же снова коротко вскрикнула, как только я вдвинул в неё на всю длину. Сухо, сжато, больно. Болезненные ощущения. Будто режут. По самому больному. Ощущения тела соответствуют ощущениям души. Больно. Тяжко. Противно.
Девушка болезненно ахала от каждого моего толчка. Я так же ритмично болезненно кривился. Как же здесь всё… мерзко. И больно. И бабу эту… никак не зафиксировать.
Я придавил ей рукой холку, она распласталась по столу, прижавшись к столешнице щекой, пыталась ухватиться руками за края, чтобы как-то компенсировать силу моих ударов внутрь её тела.
Глава 163
В поварне вдруг снова потемнело: в дверной проём вбежала Елица.
— Трифа, ты где? Ты куда пропала?! Там старуха уже рычать начала. Она ж тебя живьём съест! Ой!
Теперь она рассмотрела нашу «скульптурную группу» и распознала процесс, которым мы занимались. Прижав руки ко рту, начала осторожно, не поворачиваясь к нам спиной, отступать к двери.
— Стоять! На месте! Побежишь — пойдёшь под плеть. Ты только что видела, как это делается. И тебя на «кобылу» положить? Стоять, я сказал!
Медленное, непрекращающееся отступление девки к порогу, наконец-то, приостановилось. Это хорошо, потому что ещё один её полный шаг назад, и мне пришлось бы исполнить обещанное — приказать Ноготку бить её плетью. За непослушание господину. Повелителю и владетелю. Каждое слово господина должно быть исполнено, каждое неисполнение — наказано. Блин, как же мне это всё… обрыдло.
Елица замирает от моего крика, но её внимание концентрируется не на мне, господине и хозяине, а на более интересном, завораживающем зрелище: крепенькие смугленькие ягодички Трифены синхронно вздрагивают от моих толчков. Я подхватываю подол платья своей «гречанки» и неторопливо поднимаю его, сдвигаю, открывая её поясницу, спину, плечи. Собирая ворохом на шее. Предоставляя одной своей рабыне обширное поле наблюдения — спину другой. В отличие от недавно жадно рассматриваемой обеими девушками поротой боярской женской спины, здесь, по этой спине, не бьют плетью. Отнюдь. Точка приложения внешнего усилия вообще находиться в другом месте. И хотя движения тоже ритмические, хотя тело тоже сотрясается, дёргается в темпе внешних толчков, но различия существенны. Елица не может оторвать взгляда от обнажённых бёдер своей ровесницы, своей «товарки по несчастью», по врождённому состоянию — «баба русская». Не может отвести глаз от моих рук, гладящих тоненькие смуглые плечи моей наложницы, скользящих по прогнувшейся спинке, от сминаемой моей ладонью ягодички своей новой подружки — новой господской рабыни. «Так вот как это по-боярски-то делается!». Крестьянские-то варианты она, наверняка, и в родительском доме не один раз видела. А тут сразу: и «боярская порка», и «боярское порево». Как много новых знаний для юной девицы!
Потом она поднимает глаза и видит, что я её разглядываю. По стилю мизансцены мне требуется, наверное, изобразить широкую, наглую, сальную усмешку. Самоуверенную маску благородного петуха, «топчущего» одну из курочек из своего курятника. Родовитый «топтун» в ореоле своего божественного права топтать. Но… что-то мне не улыбается. Губы, знаете ли, просто не складываются. Будто забыли как это делается. Почему-то… Но и мой просто пристальный, безотрывный, внимательный взгляд даёт сходный эффект: она мгновенно вспыхивает, как-то мучительно краснеет и делает шаг назад, к выходу. Шажок.
— Вернись. Подойди ко мне.
— Мыйк… Господине… Мне эта… нельзя… меня ну… я ж тогда… ну, помру или взбешусь сразу… и это… в глазах темнеет и сердце колотиться… прям в горле… Марана сказала давеча…
— Не бойся, я тебя не трону. Если за тебя подержится, так ты и помереть можешь. А оно мне надо? Ты ж моя роба, имущество моё. Какой же добрый хозяин свою скотинку для забавы губит? Подойди. Ну! Без плетей не понимаешь? Сейчас Ноготку крикну.
Елица, чуть поскуливая, подходит и останавливается напротив меня у другой стороны стола. Я ещё чуть выше сдвигаю платье Трифены, наклонившись над ней, глажу её обнажившиеся плечики, ухватываю их и тяну назад, на себя, чуть приподымаю девушку так, чтобы она снова стала на локотки.