Фотографию я повертел, надписей на ней не обнаружил. Совсем молоденький парнишка, усы только-только пробиваются, но лицо уже выглядит породистым, хотя и недостаточно жестким. Нос с горбинкой, темные глаза, а вот кожа, напротив, светлая. На фотографии я завис надолго, пытаясь понять, что меня в ней зацепило.
И чуть не начал истерично ржать, когда дошло, что это фотография — моего нынешнего лица. К нему нужно будет привыкнуть, чтобы не шарахаться от зеркала, когда там всплывет не то изображение, что в прошлой жизни. Возможно, за ночь я срастусь с этим телом полностью. Как сказал бог, от восьми до двенадцати часов на полное вживание.
Сдвинув все к окну, я продолжил исследовать саквояж: тщательно прощупал, а в подозрительных местах еще и прорезал, но больше из него ничего не выпало. Одежду тоже прощупал, но нижнее белье — не многослойный жилет, в который можно что-то зашить. Если у того мужика было что-то запрятано в одежде, то он это что-то унес с собой. Как, к сожалению, и собственные документы. Останется он для меня безымянным и безликим: видел я его только со спины, чего для опознания недостаточно. Но одно точно: нападение не было случайным, мужик искал именно меня и, похоже, деньги — плата за мое устранение.
Изувеченный саквояж и тряпки я выбросил в иллюминатор, предварительно убедившись, что мы все так же летим над лесом. Кроме обтянутой тряпкой картонки, которая выполняла роль второго дна, — у меня на нее были планы. Остальное решил пока оставить: там не было ничего, что указывало бы на владельца, но в паре предметов присутствовала некая неправильность, на которой мозг спотыкался, не желая давать нужный ответ. Так что решение по ним я отложил на утро и приступил к изучению своего саквояжа.
Он порадовал куда меньшим: сменой белья, тощим портмоне с одной-единственной бумажкой и мелочью внутри, расческой, коробкой с зубным порошком, изрядно поюзанной зубной щеткой в узком холщовом мешочке, артефактной складной вешалкой и допотопной папкой с какими-то бумагами.
Вешалкой я воспользовался тут же, потому что при взгляде на нее сразу всплыли ее функции: чистка и глажка. Моя одежда в этом однозначно нуждалась после знакомства с полом туалета. Нашлось место и для брюк, и для тужурки, и для фуражки.
На этом мое стремление к познанию мира закончилось. В голову при малейшей попытке использовать её по назначению словно вонзался раскаленный гвоздь. При таких вводных изучать бумаги — пустое дело. Голова не работала вовсе. Хотелось спать и есть. Причем последнее желание оказалось настолько сильным, что я открыл коробку с вражескими бутербродами и вгрызся в первый же. На удивление, он оказался весьма недурен: на вкус казался только что приготовленным, а не пролежавшим весь день в саквояже при жаре. Наверное, сказывался голод, а еще то, что я подсознательно считал бутерброды добычей, которая априори вкуснее. Нет, мамонт, конечно, был бы вообще вне конкуренции, но мамонта еще предстояло найти и убить, а бутерброды уже в руках и никуда не убегут.
После того как умял половину бутербродов, захотел пить. Выходить в коридор я опасался, поэтому рискнул приложиться к фляге, из которой в рот полился коньяк. Причем очень недурственный коньяк. Но я точно помнил: когда открывал флягу в чужой каюте, обнаружил в ней воду. От удивления у меня аж мозги прочистились. Я завинтил флягу и с подозрением на нее уставился. Выглядела она точь-в-точь как та, во вражеской каюте. Но когда я открутил колпачок, там опять оказался коньяк.
Разбираться в этих странностях не было ни сил, ни желания, поэтому я решил, что коньяк пить безопасней, чем непонятно откуда налитую воду. Меньше вероятности заполучить кишечные проблемы. И вообще коньяк — это же намного лучше воды. Я приложился к фляжке еще пару раз, чувствуя, как напряжение отступает, а я, напротив, сродняюсь с телом полностью. Гвоздь из головы коньячные пары выбили, но ясности, разумеется, не добавили. Тело к спиртному было слишком непривычно: в голове зашумело и координация опять нарушилась.
Решив больше не испытывать судьбу, крышку фляги я закрутил, улегся на койку и провалился в мутный темный сон.
Глава 2
Утром я проснулся и какое-то время лежал, вслушиваясь в себя и в окружающий мир. Чувствовал ли я себя единым целым? Пожалуй, нет. Если тело уже казалось моим, то знания прошлого владельца тела подгружались лишь при изрядном напряжении, что сопровождалось болью. Возможно, причина была в том, что на виске обнаружилась шишка, дюже болезненная при прикосновении. Но тут, как и говорил мой наниматель, часть процессов должна завершиться сама, поэтому были убраны только критические повреждения. А дальше — организм молодой, справится сам.