Последнее заявление в камеру.
– Я не жду, что ты примешь мои извинения, Стефан, но это все, что я могу тебе предложить. – Губы у меня задрожали. Я почувствовал, как камера опять берет крупный план моего лица, и прошептал: – Мне так жаль.
И переход на Треже:
– Из бурлящего котла эмоций в студии «Разговора по душам»… – Всхлип. – Доброй ночи…
Она подняла к носу плотный ком носовых платков и впервые за всю свою карьеру отвернулась от камеры.
Когда лимузин подъехал к отелю «Уиллард», Дженни ждала на ступенях с моим пальто в руках. Она открыла дверцу и без единого слова помогла мне выйти, набросила на плечи пальто, словно я был только что сошедшим с ринга боксером-профессионалом. Я чувствовал себя выжатым и опустошенным. Какое облегчение, когда рядом есть кто-то, кому не нужно ничего объяснять. Молчание утешало и успокаивало. Она провела меня через вестибюль к лифту. Она провела меня по коридору, потом через наши апартаменты в мою спальню. Казалось совершенно естественным, что она останется здесь, посадит меня на край кровати и разденет, что ее пальцы осторожно расстегнут пуговицы, стянут рукава и развяжут шнурки, что она откинет одеяло и поможет мне под него лечь. Казалось естественным, что она сама снимет одежду и, притушив свет и заперев дверь, заберется ко мне в кровать. Иначе и быть не могло.
– Извини.
– Марк, все нормально…
– Смеешься?
– Нет.
– Нет да. Ты надо мной смеешься.
– Ладно, согласна, это довольно забавно.
– Ничего забавного тут нет. Такого со мной уже давно не случалось.
– Нет, я не о том. Просто…
– Что?
– Я ложусь в постель с Верховным Извиняющимся, и он тут же…
– Что? Давай же, скажи.
– Передо мной извиняется.
– Я немного смущен, вот и все.
– Тебе нечего смущаться. День выдался тяжелый. Ты вымотался. Это у нас первый раз… Ну, почти первый, и…
– Все равно извини.
– На самом деле даже сексуально.
– Что именно?
– Ты. Твои извинения.
– Сексуально?
– Верховный Извиняющийся извиняется – в этом есть что-то сексуальное.
– Слово «извини» тебе правда кажется сексуальным?
– Еще как! Повтори.
– Извини.
– Прошепчи мне на ухо.
– Извини.
– М-м. Еще. Выдохни мне в шею.
– Извини.
– Еще раз попробовать хочешь?
– Если опять не получится, я перед тобой больше извиняться не буду.
– Я бы и не просила.
– Честное слово?
– Заткнись и обними меня.
Глава двадцать пятая
Отец умер, когда я спал, и как только проснулся, то по тишине сразу понял, что его больше нет. В доме умирающего не бывает тихо, даже глубокой ночью. Всегда кто-нибудь говорит приглушенным голосом за закрытой дверью или беспокойно звякает чайной ложечкой по чашке на кухне. В то утро, когда умер отец, ничего такого не было, и о случившемся я догадался задолго до того, как спустился вниз и нашел мать одну за кухонным столом. По сей день, просыпаясь в тишине, я иногда испытываю давящую боль утраты. Я опять превращаюсь в ребенка; тишина раз за разом напоминает мне, что папа умер, и я боюсь, что между нами осталось что-то незаконченное или недоговоренное, но не могу вспомнить, что именно. Потом я слышу дурацкое бормотание чужого радио за стеной или фоновый саунд-трек птичьего пения, и начинается день. Я не доверяю тишине.
В устланной толстым ковром спальне «Уилларда» в Вашингтоне, округ Колумбия, я лишь на секунду-другую вспомнил отца, сонно недоумевая, где же нахожусь, а потом в дорогостоящей (полторы тысячи долларов за сутки) тишине раздалось приглушенное гудение многих голосов. Дженни рядом со мной спала. Я потихоньку выскользнул из кровати и надел халат, который был мне мал (в гостиницах они всегда не подходят: рукава слишком коротки). В гостиной я попытался посмотреть, что происходит на улице внизу, но окно не открывалась, и мы были слишком высоко, чтобы увидеть хоть что-то, не высовываясь.
– Что это за шум? – зевая, спросила Дженни. Она стояла в дверях, завернувшись в простыню, ее длинные волосы разметались по плечам.
– Понятия не имею. Какая-то демонстрация. Отсюда не видно.
Она снова зевнула.
– Пошлю Фрэнки или кого-нибудь еще из службы охраны проверить. – Она зашаркала в спальню.
Я остался у окна, несильно прижимаясь щекой к прохладному стеклу, прислушиваясь к толпе и с легким удовлетворением вспоминая события прошлого вечера. Зазвонил телефон, но я не шевельнулся. Трубку взяла Дженни.
– Уилл говорит, включите телевизор, – крикнула она из спальни.
– Извини?
– Телевизор. Включи телевизор.
– Какой канал? В телефон:
– Какой канал? – Тишина. Потом снова крик: – Он сказал – канал новостей. Любой канал новостей.