— Так государство устроено, — спокойно сказал Лаур.
— Государство! Оно только для бояр устроено, что ли?
— Долго так не будет, — задумчиво отозвался Ефим. — Победил же народ в России.
— Что ж ты молчишь, Думитру? — спросил Филат. — Ты говори, ты знаешь. А чего Тома, уснул, что ли?
— Нет, не сплю, — отозвался тот.
— А что молчишь?
— Да что… — Тома заворочался и не сразу нашел ответ. — Говорите красиво… да ведь все попусту…
— Как попусту?
— Так. Лучше бы спали. Сильней бояр ведь не будем.
— Эх, Тома! Да объясни же ему, Думитру.
Думитру Лаур чиркнул спичкой, закурил. Задумчиво заговорил:
— Бояре сильны, еще бы… У них власть, оттого что у них богатство и оружие, они за это зубами держатся. И кузисты — они тоже из ихнего брата… Ведь двадцать лет назад у нас и по всей России — Ефим это, наверно, хорошо помнит — рабочий люд, крестьянство стали плечом к плечу, сплотились и прогнали помещиков и заводчиков. Если б нас румыны не оккупировали, не вернулись бы бояре. А теперь нам только во сне может сниться, как в России живут. На левом берегу Днестра ведь такие же молдаване, как мы…
Мариора не выдержала, свесила с нар голову.
— А можно нашего господина Петру снова прогнать? Насовсем?
— Ну, это уж никуда не годится! — повысил голос Филат.
Тома встал, поправил фитиль, чтобы было светлей, и велел Мариоре взять тулуп и сейчас же идти спать на сеновал.
— Сено свежее, спать хорошо. И тебе лучше: уж скоро утро. Без сна будешь как вареная. Еще влетит тебе от твоей боярыни-кухарки, — сказал он, видя, что Мариора колеблется. — Да, смотри, никому ни слова.
— Ладно, — вздохнула Мариора и только тут почувствовала, что ей действительно очень хочется спать: ведь она летом никогда не высыпалась. Девушка взяла тулуп и отправилась на сеновал.
Мариора вытирала мебель в самой большой комнате, в которой принимали гостей. Ей нравилось держать в руках тяжелые черные куколки с толстыми красными губами и курчавыми волосами. Господин Петру однажды сказал ей, что такие черные люди существуют на самом деле.
Мариора стирала пыль с черного лака рояля и мечтала о странах, где живут люди, не похожие на тех, которых она видит. Наверно, это и есть края, о которых рассказывают в сказках. Края, где есть живая вода, говорящие лошади, откуда Фэт Фрумос прогнал всех злых и богатых людей. Наверно, если бы Мариора жила в такой стране, она не работала бы у Тудореску и были бы у нее в селе своя каса, свое поле и своя корова с ласковым теленком…
В коридоре стукнула дверь.
Опять приехал господин Михай. Он вошел, быстро шаркая ногами, притопывая и присвистывая; его присутствие всегда чувствовалось сразу во всех комнатах.
Он был в кузистской форме: голубая рубашка, черный галстук, на левом рукаве пиджака — красный кружок с черной свастикой посредине. В руке короткая дубинка.
Привычным беглым взглядом Михай оглянулся вокруг; маленькие глаза остановились на Мариоре. Она почувствовала, как он ощупал глазами даже шлепанцы у нее на ногах, и покраснела.
— Растешь! — мягко сказал ей господин Михай и улыбнулся, показывая мелкие и ровные зубы.
Потом прошел в кабинет. Оттуда послышались оживленные голоса.
«Ну вот, приехал. Опять всю ночь будут сидеть, сигарами дымить да спорить. А тут карауль у дверей: то воды подай, то окурки выброси либо еще что. Эх, сходить бы в село!» — с тоской подумала Мариора.
Из кабинета раздались звуки отодвигаемых кресел, раздраженный говор. Туда позвали Филата. Снова разговор, потом раздались громкие, но мягкие удары, — вероятно, резиновой дубинкой. Филат вскрикнул, заговорил высоким чужим голосом. Мариора разобрала только: «Откуда мне знать? Работаю от зари до зари… Поесть некогда…»
Мариора прислушалась, но ничего не поняла. Потом Филату велели идти. Тудореску вышел во двор.
В комнату, где Мариора заканчивала уборку, вошел домнул Куку. Он был без пиджака, голубая шелковая рубашка его вылезла из брюк, черный галстук съехал набок. Михай бросил на маленький столик с изогнутыми ножками дубинку и резко сел в кресло. Снял и швырнул на тот же столик галстук, достал из кармана папиросы и, брезгливо оглядывая себя, сказал Мариоре:
— Принеси какую-нибудь рубашку господина Петру. Переодеться мне…
На голубой рубашке Михая ярко алели брызги крови.
Мариора принесла чистую накрахмаленную рубашку хозяина и хотела выйти, но Михай остановил ее:
— Подожди.
Переодевался он медленно, рассматривая в зеркале свое смуглое жилистое тело. Запачканную рубашку бросил на пол, потом ногой швырнул Мариоре.