Поравнявшись с орешиной, Мариора свернула с дороги и вошла на бахчу. У межи по-прежнему лежал большой беловатый плоский камень, который служил им столом, когда они с отцом, устав от работы, садились есть мамалыгу… Бережно, стараясь не повредить плеть, еще питающую плод, Мариора приподняла с земли дозревающую тыкву. Кожура у нее была потрескавшаяся, голубовато-серая, с янтарными полосками. Мариоре захотелось подержать ее в руках. Тыква весила больше полпуда и сильно оттягивала руки.
— Ого, какая выросла! — вслух сказала Мариора, тихонько засмеялась и осторожно положила тыкву на место. И почти в это же время услышала сзади:
— Эй! Э-эй!
Кричали так отчаянно, что можно было подумать — случилась беда. Она оглянулась.
Откуда-то из кукурузы к ней, быстро перебирая босыми ногами, поднимая пыль, бежала девочка лет двенадцати в длинном сером платье. За спиной ее мотались тонкие косички. Девочка махала руками и что-то сердито кричала.
Мариора, холодея, вдруг поняла: ее просто гнали с бахчи! Девочка подбегала. Мариора узнала в ней Кучукову дочку. Она круто повернулась, опустила голову и быстро пошла дальше по дороге.
Небо с утра было голубое и совсем чистое. Но сейчас откуда-то набежала мягкая серая тучка. Брызнул короткий дождь. Мариора укрылась от него под выросшим у дороги абрикосовым деревом. А когда снова выглянуло солнце, зелень на полях точно засветилась, а земля стала черной, словно каракуль.
Казалось, дождь заодно вымыл и душу Мариоры. Она забыла о Кучуках и завороженно смотрела кругом. Как давно она не была в поле! И как хорошо тут! Ведь чего-чего только нет на их земле! Взять бы сейчас сапку и пойти рыхлить землю, такую мягкую, черную! Да сейчас уже не рыхлить, убирать урожай надо… Повязать бы туго косынкой волосы, взять серп и резать и складывать на каруцу упругие и сильные, располневшие от початков кукурузные будылья, пахучие арбузы и дыни, которые чуть тронь — потечет густой, как мед, сок…
Мариора вдруг почувствовала, как страшно истосковалась она за этот год по земле. Не хотелось уходить с поля. Она свернула на стерню, осторожно ступая, чтобы не исколоть босые ноги, подошла к омету, с трудом вытащила из омета охапку соломы, бросила на землю и села. Рядом, за межой, начинался подсолнух. Мощные стебли поднимались высоко к солнцу, поворачивая к нему головы с черными зернами, Мариора сорвала подсолнух, стала грызть еще мягкие семечки. Было и радостно, что она здесь одна, и грустно.
Незаметно, усталая, она заснула.
Ночной воздух был теплый и удивительно густой. Казалось, что безлунное небо опустилось и почти касается земли; это оно скрыло от человека деревья, кусты, сровняло дороги и скупо расступается перед ним, освобождая путь всего шага на два, не больше.
По дороге к боярским бахчам шли братья Греку, Дионица Стратело и Николай Штрибул.
Налево тянулась боярская кукуруза, высокая, в рост человека. Направо — кукуруза сельчан, много ниже.
На днях Кир и Виктор пололи кукурузу. В имение возвращалось боярское стадо. Пастух недоглядел, и рыжая корова вломилась в кукурузную полоску Греку и стала есть верхушки самых сочных, набухших початками стеблей.
— Ах ты, дьяволица! — закричал на нее Виктор и замахнулся сапой.
— Подожди! — остановил его Кир.
У дороги валялся веник. Верно, кто-то нарезал в лесу, да и потерял дорогой. Запасливый Кир достал из кармана бечевку. К одному концу привязал веник, на другом ловко сделал петлю. Подкрался к корове, минута — и веник болтался у нее на хвосте.
Пастух не заметил этого. В имении корова попалась на глаза Тудореску. Он стоял во дворе, курил и смотрел, как стадо возвращается на скотный двор.
— Черт знает что! — возмутился он и подозвал пастуха, одноглазого Трофима.
— Разве за всем доглядишь? — оправдывался тот. — То, верно, Штефана Греку ребятишки, сельские. Я видел, они ее со своего поля гнали. Озорники!
— Мерзавцы! Над животными издеваются! — сказал Тудореску и послал в село дворника Диомида.
А вечером к Греку пришли полицейские, «сапоги», как прозвали их за то, что даже за одной девушкой они ухаживали вместе. Они нехотя побили братьев резиновыми дубинками, приговаривая:
— Хоть с хвостом, а боярыня. Не знаете? — и ушли.
— Ну ж ты погоди, боярин, сволочь, — сказал Кир. Охотник до затей, он смастерил из соломы голову с глазами из картофелин, привесил дощечку с надписью «Тудореску».
На товарищеском совете, в который входили оба брата, Дионица Стратело и Николай Штрибул, низкорослый добродушный парень, их сосед, было решено предпринять налет на боярские бахчи — там росли мелкие и очень вкусные дыни особого сорта. И на бахче недалеко от проезжей дороги, чтоб все видели, на длинном шесте укрепить соломенную голову.