— Правильно! — поддержали из толпы.
— А почему так? — продолжал Гаргос. — Потому, что в руководство тех партий пробирались коммунисты, враги нашей веры и нашего народа. Это они, враги человеческого блага, срывали до сих пор все мероприятия, которые были направлены на добро народу.
— Это как же они срывали? И как они попали в эти партии? — недоверчиво спросили из толпы.
— Про то сигуранца знает, — хмуро улыбнулся Гаргос. — А срывали они затем, чтобы ослабить нашу страну и принести сюда такие же голод и нищету, какие сейчас царят в России.
— Отчего же там голод?
— А оттого, — мягко и раздельно говорил Гаргос-младший, — что коммунисты отреклись от бога. Их закон запрещает иметь человеку даже иголку собственную. Ведь там колхозы, не забывайте! Там под общим одеялом спят и жены общие. Вам понятно, что при таком порядке теряет смысл всякая работа. В России совсем остановилась промышленность, там человеку чашку негде купить! И советская зараза идет к нам, в цветущую Румынию…
В толпе кто-то спросил:
— Почему же промышленность-то остановилась?
— Я говорю — такой строй. Какая промышленность может быть, если нет частной собственности? Ведь вы же не будете работать, если все идет на ветер?
— Это так…
— Ну вот. Учителя там отказались учить. И люди живут, как дикари. Вот посмотрите, фотография, которая попала к нам через границу. — Оратор развернул большой лист бумаги, и все увидели фотографию человека с длинными, нестрижеными волосами, до ушей заросшего бородой. В руках он держал нож, какими на бойнях режут быков.
Люди смотрели, качали головами. Мариора и Дионица стояли в задних рядах.
— Врет все, — шепнул Дионица на ухо Мариоре.
— А зачем? — недоуменно откликнулась она.
— Разрешите спросить? — крикнул очень знакомый Мариоре голос.
Она привстала на цыпочки. Говорил Семен Ярели, отец Веры.
— Нищета, домнуле Гаргос? А я неделю назад был у сестры. Она на Днестре живет, в Верхних Жорах. А напротив как раз, за Днестром, Журы, село заднестровское. И вот сам слышал, ей-богу: бежит по берегу девушка в платочке и кричит другой: «Ты сколько молотить везешь?» А та, на горе, отвечает: «Триста килограммов». — «А получила»? — «Тысячу двадцать». — «Пшеницы?» — «Пшеницы».
— Показалось тебе, — сухо ответил Гаргос.
— Да нет…
— Я говорю: да. Значит, чтобы наладить жизнь в Румынии, надо раз и навсегда покончить с коммунистами.
— Старая песня на новый лад, — устало сказал кто-то рядом с Мариорой. Она обернулась и увидела «вечного батрака», как звали в селе Тудора Беспалого. Впрочем, Тудор не беднее многих в селе, у него четверть гектара земли. Эти четверть гектара заняты под виноградником, а чтобы заработать хлеб, Тудор батрачит у богатых хозяев, большей частью у братьев Кучуков. На правой руке у него не хватает трех пальцев — потерял на германской войне. Он не всякую работу может делать и потому на жизнь зарабатывает с трудом. Но на все смотрит с понимающей усмешкой, дружит с людьми, и в селе его любят.
— Болтовня! — вполголоса согласился Штефан Греку. — Я русских помню. Даром, что ли, наши мужики через Днестр каждую ночь на ту сторону бегут? У них, слышно, Молдавия — самостоятельная республика.
— Пойдем? — сказал Дионица Мариоре. — Надоело. Каждое воскресенье тут спорят.
Мариора послушно пошла за Дионицей.
А когда завернули за угол, девушка чуть не вскрикнула: Семена Ярели с двух сторон держали «сапоги». Третий жандарм бил Семена в лицо и в грудь рукой в перчатке с железными шипами. Семен был весь в крови, рубаха висела клочьями. Он уже не сопротивлялся, а только глухо вскрикивал.
Мариора стояла, дрожа всем телом; Дионица держал ее за руку.
— А ну, идите отсюда! — закричал один из жандармов.
Мариора и Дионица кинулись прочь. В корчме была широко открыта дверь. Там тоже было людно.
— Зайдем? — предложил Дионица.
— Ой, что ты!..
— Ничего, здесь все бывают.
Никто не обратил внимания на парня и девушку, которые подошли к стойке. Дионице это было не внове, зато Мариора смотрела во все глаза. Она ни разу не была в корчме. Здесь стояло много столиков, накрытых клеенкой, и все места были заняты.
За одним из них сидел богач Нирша Кучук. Маленький, тщедушный, суетливый, он пыжился и задирал голову, стараясь держаться с достоинством. Городской костюм дешевого сукна топорщился на нем. Из-под шляпы колюче глядели глаза, узкие и светлые, а улыбка была недобрая. Сейчас Нирша был заметно пьян, что с ним не часто случалось.