— Дурак, — поставил окончательный диагноз седовласый капитан, протягивая мне бутерброд. — Садись чай пить, медицина… А то с голодных воспоминаний тебе еще что примерещится…
Рано утром вместо зарядки я сидел в каптерке, не выспавшийся, но довольный, и заканчивал упаковку последней личной аптечки. Единственная проблема, которая беспокоила меня тем утром — на кого навьючить два рюкзака с запасными вакцинами и препаратами?
* * *Неделя перед передислокацией осталась у меня в памяти как один изжеванный дерганый клубок: пустопорожняя беготня, куча каких-то феерически бездумных бумажек и сорванные голоса штабистов, метавшихся между директивами из центра и глухим ворчанием недоукомплектованной бригады. Еще вспоминаются два слова, которые одинокими горошинами болтались у меня в голове: «клоун» и «сиротинушки».
Клоуном вашего покорного слугу назначил один из накрахмаленных писарей. Хлесткое слово мигом прилипло, и до вылета никто из остающихся на базе меня по другому и не называл:
— Где этот клоун?
— Кто?
— Да медик из четвертой роты! Ему предлагали перевод в госпиталь, а он в джунгли рвется, за медалями!
— А! Точно! Знаем такого. Он еще винтовку потерял на днях.
Насчет ружья действительно, я тогда знатно прокололся. Вернулся с марш-броска в казарму, дополз до шкафчика и застыл истуканом, с трудом пытаясь вспомнить: где же эта проклятая железка. Из ступора меня вывел ротный, который орал потом что-то про идиотов, способных утопиться в сортире назло ему… К счастью, я смог договориться с патрульными за небольшую мзду, и они со мной полночи утюжили соседний лес на флаере, пока маломощный сканер не засек зацепившийся за куст кусок железа. Но сослуживцы следующие сутки со мной демонстративно не разговаривали.
А про сиротинушек я вспоминал уже сам, глядя на спешные сборы и бесконечные отказы вышестоящих инстанций. Продовольствие? Только галеты и просроченные сублиматы. Бронежилеты и ночные визоры? Закончились еще вчера, получайте ваши латаные разгрузки и докупайте батареи к рациям за свой счет. Боеприпасы к тяжелым пулеметам? Уже отданы первой и второй гвардейским бригадам, вы обойдетесь легким вооружением. И так — во всем… Похоже, прошедший через несколько локальных войн Кокрелл был прав: набранных где попало солдат старший командный состав боялся и ненавидел больше, чем потенциального противника. И не собирался жалеть при заброске на охваченную волнениями территорию. Что жалеть человеческий мусор…
За двое суток до погрузки сорвался Самсон. Громила превратил в мятую гармошку свой шкафчик, матерясь на всю казарму:
— Ненавижу,…я! Ненавижу! Это построение перед вылетом! Соберутся все толстожопые с…и и будут с трибуны скалиться! Пустят две роты из гвардейцев, в новом камуфляже, а мы за ними как обоср…ые пойдем! Ни одежды нормальной, ни снаряги, ни уважения! Надоело,…я! Ненавижу их всех! Даже подохнуть нормально не дадут, все через ж…у!
На безразмерном гиганте повисла половина роты, пытаясь удержать его от прогулки в штаб. Завалив здоровяка, как медведя-переростка, бойцы привязали скрученными простынями друга к решетке кровати, спеленав негра как распятую мумию. Протолкавшись сквозь толпу, я сунул Самсону в рот деревяшку:
— Выступил? Тогда терпи. Мне придется посмотреть твою спину… Чего вы шикаете на меня? У парня правая рука работает через раз, безымянный и мизинец двигаются бесконтрольно. Можете плеваться в мою сторону сколько угодно, но я отвечаю за ваше здоровье, и хочу видеть эту рожу за столом, а не хоронить вне очереди… Воды лучше наберите…
В полной тишине я аккуратно зацепил диагноста к шунтам на спине и начал разбираться с настройками имплантов. Через несколько минут отключил сервоприводы правой конечности и погнал диагностику. Затылком ощущая жаркое дыхание вездесущего Тибура, я спросил сгрудившихся вокруг спецназовцев: