Интерьер был практически везде одинаков. Ковры в комнатах висели у всех над диванами. Маленькие кухоньки с чайниками на тумбах. Никакого кафеля на полу. Обычные толстые доски, но покрашенные. А сверху лежали половики и паласы. Каких-то особых различий в домах не было. Да и самих хозяев тоже не было. Куда они все запропастились? Ааа, понимаю. Сидят в подвалах и гаражах, убежищах и укрытиях. Прячутся от восьмого бита, кто где может. Но я их не виню в этом. Мало найдётся смельчаков, желающих сразиться с восьмым битов. Нет в этом ничего такого. Для людей девяностых это вещь в новинку, никто с таким вирусом бороться ещё не умеет. Восьмой бит в те годы могли только наблюдать на рынках. Магазины были заполнены приставками «Денди» и картриджами к этим приставкам. Сегодня бы их назвали консолями, а джойстик бы назвали пультом. Хотя их и раньше кто-то так называл. Были такие экземпляры, да. Особенно джойстик называли пультом, точно помню такое. Слово «консоль» вряд ли было тогда кому-то известно.
Вот до чего жизнь людей довела. Уже по подвалам прячутся. Дома оставили, сельское хозяйство бросили. Люди научились лечить болезни, научились лечить вирусы в организме и вирусы на заражённом компьютере. А какой-то видеоигровой вирус, проникший в наш мир, вылечить не могут. И после этого вы мне скажете, что люди – сверхразвитые существа? Да тот же Книгоголовый более разумный, чем некоторые люди.
Хозяйство явно простаивало. На огородах всё засыхало и зарастало сорнякам и бурьяном. Капусту грызли бабочки и гусеницы. Хоть здесь остались обычные насекомые, а не хищные любители людей. Уже лебеда, молочай и крапива росли вместо плодовых культур. Яблоки и груши падали с деревьев, потому что ветки тех потихоньку захватывал восьмой бит.
Больше ничего особенного я не заметил. Я уже подходил к лесу и тот встречал меня шумом деревьев и птиц. Надо же. Здесь лес был в нормальном состоянии. Пели птицы, трещали сороки, куковала кукушка. Я почему-то побоялся загадывать у нее, сколько мне лет осталось жить. До моего уха доносилось кваканье лягушек на болоте. Да и я сам уже почувствовал запах тины.
Координат того креста на карте у меня не было. Пришлось идти рандомно, совершенно наугад. Но я смог выйти на какую-то тропинку и пошёл по ней. Если есть тропа, то это означает, что её сделали люди, которые здесь постоянно ходили. Значит, тропа куда-нибудь меня приведёт. Вот я и шёл по ней, слушал пение птиц и на всякий случай поглядывал на карту, хотя последнее приносило мало толку.
Когда шёл возле домов, то было ещё светло, а вот в лесу всё потемнело, опять начался эффект куриной слепоты. Оно и понятно. Снаружи леса светило солнце, а здесь его лучи перекрывают ветки и листья. И чем глубже я иду, тем темнее и гуще становится лес. Быть может скоро лесная чаща станет совсем непроходимой. Радовала только тропинка, но и она в некоторых местах уже успела зарасти травой.
Но что я расстраиваюсь? Конкретно этот лес я не знал. В детстве мама не разрешала ходить мне дальше школы и городской библиотеки. А в юношестве мне он был уже как-то неинтересен. Хотя нет, постойте. Я вообще не помню такого леса. Может, его уже давно спилили к моему рождению, но я и припомнить не могу, что тогда на его месте построили. Или его вообще никогда не было? Что если он появляется только для тех, кто находит этот листок бумаги с картой и красной меткой. Тогда откуда о нём знает Никита? Нет, быть такого не может. Немец в нём гулять любил до появления восьмого бита. Он всегда в его мире был. Это моя фантазия разгулялась. Хех, что придумал. Только тем, кто карту находит. Конечно, как же. А на месте красного креста золото закопали. Верь и надейся.
Я присмотрелся к карте. Никаких особых обозначений на ней не было. Пунктирные линии пути отсутствовали. Где юг и север нельзя было определить. Но в лесу оказалось так темно, что мне стоило зажечь спичку. Чирк. Что там у нас. Ого, а это что такое?
Заметив знаки, которые высветились на фоне карты, когда я поднёс спичку, я сразу перевернул листок бумаги. «Молоком написали», – подумал я. Зажёг другую спичку, провёл ею по листочку. И на белом фоне появились слова и предложения коричневого цвета. Там были написаны координаты. Никаких цифр, только буквы.
Да, дедушка Ленин тоже писал в тюрьме молоком между строчками в письмах. А из хлеба делал «чернильницы». В них наливал молоко и так писал своим родным прямо на их письмах. Писал между строк, а когда родственники получали письма, то они проводили листы над горящими свечками. Буквы проявлялись, и они могли читать его послания.