— Мне это не грозит, я крепкая, — усмехнулась и она. — У меня другое.
— А что может быть еще? — не унимался Дока, хотя подробности мало его интересовали, но природное любопытство продолжало брать свое. — По моему, у нас все было в порядке.
Некотрое время партнерша молча массировала низ живота, затем наклонилась, подняла с пола трусики и положила их на кровать рядом. Только после этого развернулась лицом к нему, со снисходительной улыбкой, как несмышленому, объяснила.
— Во время полового акта я испытываю радость и большое желание получить удовольствие, но когда наступает пора кончать, внутри возникает сильная боль. Ты никогда не встречался с подобным явлением?
— Нет, а может подружки не признавались, — поджал губы он.
— Зачем тогда спрашивать…
Она едва успела натянуть трусики, когда дверь тихо отворилась и в спальню заглянула безобразно толстая жена Докиного друга. Окинув комнату подслеповатым взглядом, она обратилась к женщине:
— Милочка, а мы тебя обыскались, все уже расселись и ждут продолжения.
— Сейчас приду, — тут–же вскочила на ноги хозяйка квартиры. — Ты подай им чего–нибудь, а потом будем выставлять второе.
— Обойдутся, всего еще навалом, — отмахнулась было толстушка, прищурила глаза на постель. — А это кто у тебя, уж не Юрон ли и здесь кровать успел оседлать?
— Он самый, — смешалась женщина. — Говорит, поплохело ему, вот и приперся сюда.
— Вот паразит, азиатка его ждать устала, в углу горницы так и заснула, а он себе новую зазнобу нашел, — возмущенно воткнула руки в бока обделенная на любовь жена друга. — Гони блудливого кота, они нам всю ночь спать не давали, мы думали, что посуду перебьют и до холодильника доберутся.
— Кто они? — опешила новая Докина подружка.
— Юрон со своей киргизкой, я ж тебе еще с порога толковала. Не поняла ничего?
— Зачем же вы их тогда сюда привели? — не могла прийти в себя от новости женщина.
— Сами увязались, да еще мой заступился, друг, мол, не бросать же на улице. Он им вчера и двери сам открывал, а я была против.
Поддернув брюки и застегнув их за спиной партнерши на пуговицы, Дока спустил ноги на пол, громко откашлялся:
— Ты ее не воспринимай, у нее кругом одни коты и шалавы, по кустам трахаются, — обретя уверенность, сказал он новой пассии. — Самой не досталось погулять, так других помоями обливает.
— Это я обливаю? А от чего грохот на кухне стоял до утра? — взвилась толстушка.
— От того, меньше прислушиваться надо…
Ночь давно перевалила на вторую свою половину, за окнами посерело, веселье гостей потихоньку улегалось. Кто–то настроился уходить, кто–то продолжал тянуться за последним глотком. Наконец и за ними, ненасытными, защелкнулся дверной замок, за столом остались лишь успевшая крепко накачаться виновница торжества и Дока, да в углу мирно посапывала скрутившаяся калачиком киргизка. Поначалу женщина решительно отстранилась от наглого кавалера, видно было, что она с удовольствием выгнала бы его на улицу, но тот вовремя прикипел к гитаре. А петь он умел, гости дружно облепили его со всех сторон, превращаясь попеременно то в послушную публику, то в мощный хор, потрясавший стены скороспелой брежневки. И она принялась опрокидывать в себя рюмку за рюмкой, с каждым разом все чаще прилипая взглядом к гитаристу. Под конец, когда домой засобирались общие друзья и Дока отставил инструмент к стене, чтобы уйти вместе с ними, она сама схватила его за руку и усадила на место. И вот теперь они сидели друг напротив друга и не знали, о чем заводить разговор.
— Подлец, — наконец выдохнула женщина, она раздула ноздри и бросила на Доку полупьяный вопрошающий взгляд. Повторила. — Подлец и котяра.
Он молча пожал плечами, взяв с тарелки веточку сельдерея принялся бездумно ее жевать. На душе было просторнее, чем до прихода сюда, когда мысли о нелюбимой жене, к которой нужно было возвращаться, и не совсем удачном половом контакте с киргизкой вызывали не очень приятные ощущния. Все–таки он успел переспать с двумя разными женщинами, одна из которых была азиаткой, а вторая украинкой. Хохлушка в постели тоже неплохо, хотя этого добра вокруг пруд пруди, лишь думы о том, что кончить не удалось, не давала возможности поставить на очередном жизненном эпизоде окончательную точку, чтобы задвинуть его в дальний угол памяти. Прожевав веточку, он покосился на тарелки с объедками, не найдя ничего достойного, потащил из салатницы длинную капустину. Желудок был полон еды, но во рту начало отдавать неприятными отрыжками армянской паленой водкой.
— Мы спать пойдем или будем качаться здесь до утра? — спросил он, не надеясь на положительный ответ.