— Я в порядке, — заверил я его.
Он скептически фыркнул, и мне пришлось в доказательство потрепать его холку.
— Спасибо, что подбросила, Мёрф.
— Не за что, — отозвалась она, плюхая на пол большой пластиковый мешок, который принесла из машины. В мешке лежали мои плащ и забрызганный кровью балахон. Мёрфи подошла к кухонной раковине, заткнула слив пробкой и пустила воду. — Давай-ка поговорим.
Я кивнул и рассказал ей про мальчишку-корейца. Пока я говорил, она опустила в раковину балахон и принялась отстирывать.
— Мальчишка превратился в того, кого чародеи называют колдунами, — сказал я. — В того, кто предал Законы Магии. Изначально порочного.
Она помолчала немного, а когда заговорила, голос ее звучал тихо, но угрожающе.
— Они убили его здесь? В Чикаго?
— Да, — кивнул я, ощущая себя еще более усталым. — Последнее время это одно из самых безопасных мест для наших встреч.
— И ты это видел?
— Да.
— И не помешал им?
— Я бы не смог, — сказал я. — Они же все тяжеловесы, Мёрф. И еще... — я сделал глубокий вздох, — я не уверен, что они так уж неправы.
— Черта с два они правы! — взорвалась Мёрфи. — Мне глубоко начхать, что там ваш Совет делает в Англии, или Южной Америке, или еще где им нравится трясти своими чертовыми бородами. Но они приперлись сюда.
— К тебе и твоей работе это не имеет ни малейшего отношения, — буркнул я. — И к закону, если уж на то пошло, тоже. Это сугубо внутреннее дело. С парнем проделали бы то же самое вне зависимости от того, где бы это происходило.
Движения ее на мгновение сделались порывистыми, и Мёрфи плеснула водой из раковины на пол. Потом она с видимым усилием взяла себя в руки, отложила балахон в сторону и принялась возиться с плащом.
— Почему ты так считаешь? — спросила она.
— Паренек изрядно преуспел в черной магии, — объяснил я. — По части контроля над чужим рассудком. Лишая других воли.
Она смерила меня ледяным взглядом.
— Не уверена, что понимаю тебя.
— Четвертый Закон Магии, — устало пояснил я. — Не позволяется устанавливать контроль над сознанием другого человека. Однако... черт, это едва ли не первое, что пытаются сделать большинство неразумных юнцов — штучки в стиле джедаев. Иногда начинают с того, что заставляют учителя не заметить не сделанной домашней работы, или чтобы родители как бы по своей воле купили им машину... Магические способности проявляются годам к пятнадцати, а к семнадцати-восемнадцати сил у них уже хоть отбавляй.
— А это плохо?
— Очень часто, — кивнул я. — Вспомни, на что похожи люди в таком возрасте. И десяти секунд не проходит, чтобы они не думали о сексе. Рано или поздно — если кто-то не возьмется за их обучение — они залезут в голову школьной чирлидерши, чтобы добиться свидания. А потом к другим девицам... да и парням, если быть политкорректным. Кому-то другому не нравится терять подружку или что его дочь обрюхатили, и тогда наш парень пытается замазать свои ошибки новой порцией магии.
— Но почему это карается смертью? — не поняла Мёрфи.
— Ну... — Я нахмурился. — Залезать в чужое сознание трудно и опасно. И рано или поздно, меняя других, ты начинаешь меняться сам. Помнишь Микки Малона?
Мёрфи не вздрогнула, но руки ее на мгновение замерли. Микки Малон работал раньше у нее в отделе. Через несколько месяцев после того, как он вышел на пенсию, на него напал злобный, чертовски опасный дух, наложивший на него мучительное заклятие. В результате такого внедрения в психику пожилой, уравновешенный пенсионер превратился в визжащего, совершенно неуправляемого психа. Я сделал для бедолаги все, что мог, но зрелище было страшнее некуда.
— Помню, — тихо произнесла Мёрфи.
— Когда кто-то залезает в чужую голову, это причиняет там кучу повреждений — вроде того, что случилось с Микки Малоном. Но и того, кто это делает, такое действие тоже увечит. И чем сильнее ты искалечен, тем проще тебе калечить других. Не только потому, что тебе вдруг приходится поверить в то, что ты теперь царь и бог всея вселенной. Эти штучки здорово грузят психику, и чем непривычнее для себя приходится поступать человеку, тем больше они его калечат. По большей части все заканчивается вконец уже съехавшей крышей.
Мёрфи поёжилась.
— Как у тех клерков, над которыми поработала Мавра? И ренфилдов?
При этом воспоминании мою руку пронзила вспышка фантомной боли.
— Именно так, — кивнул я.
— А что можно натворить с помощью такой вот магии? — спросила она. Голос ее звучал уже не столь обвиняюще.
— Достаточно. Этот парень заставил с десяток людей покончить с собой. Еще с десяток превратил в убийц. И еще кучу народа, по большей части собственных родственников, сделал своими рабами.
— Господи, — произнесла Мёрфи еще тише. — Ужас какой.
Я кивнул.
— Такова черная магия. Стоит дать ей послабление — и она начинает менять тебя. Уродовать.
— Неужели Совет ничего больше не мог поделать?
— Не мог. Мальчишка зашел слишком далеко. Они ведь все перепробовали раньше. Иногда казалось, что колдун пошел на поправку, но в итоге все равно все кончалось плохо. И это приводило к новым жертвам. Поэтому, если только кто-то из членов Совета не берет колдуна на поруки под личную ответственность, их просто убивают.
С минуту она обдумывала услышанное.
— А ты мог бы? — спросила она. — Взять его на поруки?
Я неловко поерзал на диване.
— В чистой теории... черт его знает. Если бы я верил в то, что его можно еще спасти.
Она поджала губы и уставилась в раковину.
— Мёрф, — произнес я так мягко, как только мог. — Закон не в состоянии справляться с подобными вещами. Таких людей невозможно арестовать или держать в заключении, если только их способности не будут нейтрализованы какой-либо серьезной магией. Если ты попытаешься запереть злобного колдуна в обезьянник ОСР, дело кончится плохо. Хуже, чем тогда, с луп-гару.
— Не может быть, чтобы не нашлось какого-то другого выхода, — настаивала Мёрфи.
— Если собака заболела бешенством, ее уже не спасти, — возразил я. — Все, что можно сделать, — не дать ей перезаражать других. Тут нет способа лучше превентивных мер. Выявлять детей с признаками магических способностей и учить их разумному, доброму, вечному. Только вот беда: мировое население возросло за последний век настолько, что Белый Совет уже не в состоянии отследить всех. Тем более в условиях продолжающейся войны. Нас просто слишком мало.
Она вопросительно склонила голову набок.
— «Нас»? Что-то я не слышала раньше, чтобы ты отождествлял себя с Белым Советом.
Я не нашелся, что ответить, поэтому просто допил свою «колу». Мёрфи прополоскала балахон, отжала, отложила в сторону и взялась за плащ. Она опустила его в воду, нахмурилась и вытащила обратно.
— Глянь-ка, — сказала она. — Кровь исчезла, стоило ей коснуться воды. Сама собой.
— Словно мальчишку и не казнили. Круто, — негромко произнес я.
Мёрфи внимательно посмотрела на меня.
— Может, так это видится простым людям, когда они наблюдают копов за какой-нибудь малопривлекательной работой. Очень часто они просто не понимают, что происходит. Видят то, что им не нравится, и это их огорчает — а все потому, что не знают всего, сами с этой проблемой не сталкивались и не представляют, насколько страшнее может быть любая альтернатива.
— Возможно, — согласился я.
— Фигня выходит.
— Уж извини.
Она едва заметно улыбнулась и тут же снова посерьезнела, когда пересекла комнату и села рядом со мной.
— Ты правда считаешь, что у них не было другого выхода?
Видит Бог, я кивнул искренне.