Его внучка, его милая, маленькая, самая любимая внучка была прибита к стенке деревянным колом, вогнанным точно в сердце. Голова была безвольно опущена на грудь, а рыжие локоны, собранные в небрежный хвост, полностью закрывали лицо.
Подскочить к ней, вынуть кол, подхватить женское тело и… упасть на колени, потому что даже у вампиров есть предел стойкости.
Мужчина крепче прижал к себе девушку, утыкаясь носом в еще теплую шею. От осознания, от наступившей боли, горя и отчаянья не получалось даже закричать – настолько по нему ударила смерть внучки.
…Возможно, это было неправильно – выделять Ани на фоне остальных внуков, но Андрей никогда не мог вести себя иначе.
Просто увидев этот маленький, сморщенный, орущий дурным голосом сверток, он привязался к ней так, как ни к кому никогда не привязывался. Даже к отцу. Как человеческому, так и вампирскому.
Он был рядом с ней всегда: когда она впервые пошла, заговорила, научилась держать оружие и стала читать. Всегда первым приходил на помощь и редко в чем-то отказывал, хотя, возможно, порой стоило это делать. И свою любовь он всегда старался скрыть за ехидством и сарказмом, потому что не привык к кому-то проявлять столь сильное чувство.
И тем страшнее для него было известие о Бладрейне, о том, что он сделал с его маленькой Ани… Андрей Лайт тогда впервые не совладал с эмоциями, отчего все вампиры в радиусе трех десятков километров потеряли дар. Страшно, но… Ужасало другое: он так боялся не успеть ей помочь!.. Но повезло – успел, однако, Константин уже сбежал и пропал, сколько они с Дмитрием его не искали.
Посему еще приятнее через тридцать лет было видеть, как корчится в цепях тюрьмы это дьявольское отродье.
Видеть и наслаждаться зрелищем.
Теперь он четко осознавал – его единственным страхом была потеря обожаемой внучки. Наверное, поэтому он морщился, когда она объявляла о свадьбе с Нуадой. И поэтому сейчас в штыки воспринял Максима, ведь этот во всех смыслах бессмертный тоже хочет отобрать у него Анетт. И Андрей прекрасно осознавал, что с этим вампиром спорить будет не долго: слишком заметна его любовь к внучке, слишком они похожи. Они просто одинаково сильно любят ее. Только Лайт – как дед, а Максим – как мужчина…
Всхлип чистой боли утонул в мягких волосах внучки, тело которой Андрей продолжал укачивать на руках. От воспоминаний утрата стала еще ощутимей и горше…
- Боги… Как вы смели отобрать ее у меня?! – прорычал обезумевший от потери вампир.
Малышка Ани была той, кому он без остатка отдал свое каменное, бескровное сердце. Сердце, которое всегда билось в страхе за его получеловечную внучку, хрупкую, ранимую, маленькую девочку, так отчаянно пытающуюся показать, что она сильная, суровая, решительная…
Но… Андрей сначала сам не понял, почему вдруг пропала боль в груди. Почему больше не тянет умереть прямо здесь, рядом с ней, отчего стало легче дышать?..
Страх за внучку, вновь пронеслось в голове. «Тебя сломают твои же страхи!» – так сказала та мразь…
Вампир вскочил и тут же настороженно опустил голову, потому как не услышал звука падения тела.
Которого не было. УЖЕ не было.
- Вранье! – сквозь ком рыданий в горле прохрипел Андрей, стискивая руки в кулаки. – Это все – вранье!
- Мне жаль, мой мальчик, – грустно послышалось со спины.
Мужчина стремительно обернулся.
Персида, единственная и обожаемая жена Ровеля Прародителя, стояла рядом с огромным зеркалом, заключенным в темную резную раму. Ее темные, ближе к каштановому, но с заметным рыжеватым оттенком волосы свободно лежали на плечах, ниспадая до самых бедер. Странного покроя платье – не то тога, не то хитон – ярко говорило о том, что эта женщина провела в мире мертвых очень и очень много времени.
- Я рада видеть тебя, потомок Александра, – уже чуть веселее улыбнулась она. – Рада, что у нас с Ровелем есть продолжение в виде таких прекрасных детей.
Андрей привычно уже хотел возразить, но вспомнил, что Персида старше Мастера, и покорно проглотил все возмущения. Лишь слегка дернул уголками губ. Перед глазами все еще стояло пришпиленное к стене тело внучки, поэтому и шутить не было желания. И еще, очевидно, не скоро появится.
- Ты прошел испытание, победил собственный страх. И Никодим приготовил тебе награду. – Она подняла до того пустые руки, и в них появилась ажурная диадема из белого золота, с ракушками, жемчугом и вкраплением мелких бриллиантов голубоватого цвета. Женская диадема… Вампир издевательски приподнял бровь. – Давай-ка без сарказма, внучок! – несколько смущенно и недовольно буркнула Персида, оттесняя его к зеркалу и надевая корону, которая тут же превратилась в свой мужской вариант. – Отныне она – твоя.
- А ты? Теперь свободна? – скептически оглядывая драгоценность в волосах, спросил любознательный «внучок».
- Нет. Вы же живы, и – дай-то боги! – проживете еще не одну вечность, а потому мы пока будем охранять и беречь это место и тех, кто упокоился здесь.
- Почему ракушки? – получив ответ, не угомонился Андрей.
- Потому что мы с Ровелем познакомились на берегу Эгейского моря. Видишь? – Персида отодвинула ворот призрачного платья и показала потомку ожерелье из малюсеньких, не больше ногтя, раковинок. – Памятный дар. С тех пор море – наш личный символ, то, что мы оба с твоим предком никогда не забудем. А теперь иди. Тебя уже ждут.
Лайт глянул на зеркало, и поверхность его пошла рябью.
- Передай Ровелю, если увидишь его… – Мужчина на мгновение остановился. – Передай спасибо за то, что мы есть. И… Александр… Он очень скучает по вам. Вам обоим.
И не дожидаясь ответа, прошел сквозь зеркало.
- Сам передашь, – усмехнулся призрак и медленно исчез, удалившись в вечность.
Совпадение или очередная шутка Судьбы, но София обожала ирисы. Могла сидеть в саду Кэрп-дэ-Ровеля, где специально для нее высаживались эти цветы, часами и просто любоваться ими.
Но почему-то сейчас последнее, что хотелось делать мужчине – это видеть эти цветы. Он бы предпочел уйти отсюда без оглядки, прихватив с собой сына и внучку. Хотел бы, но нельзя, уже поздно. Дверь комнаты с ирисами уже захлопнулась, оставив его одни на один с… пустотой.
- Как ты смел явиться сюда спустя столько лет?! – раздался вдруг громовой голос над ним.
До боли, до крика, до ужаса знакомый голос заставил Дмитрия Лайт остолбенеть.
Ему в кошмарах снился этот голос, только сначала он всегда был нежным и ласковым, лишь потом становясь грубым и злым, обвиняющим его в том, что отпустил, не спас, ничего не сделал, хотя сердцем чуял, что не стоит ей ехать домой.
Голос его любимой и единственной спутницы – Софии Лавьер-Лайт.
Мужчина завертел головой, но никого не обнаружил и сказал максимально спокойно, обращаясь в пространство:
- Так получилось, Софи.
- И это все, что ты можешь сказать своей жене, чьей гибели ты практически поспособствовал?!
- Это неправда! – рявкнул вампир, хотя внутренне был с этим согласен.
- Да неужели?.. – ехидно переспросил голос. – А не тебе ли казалось, что отпускать ее туда – плохая идея?! Что должно случиться что-то ужасное?! Не тебе ли казалось с самого начала, что Константин опасен?! Что его дурная – как вы говорили? поганая?! – кровь уже дает о себе знать повышенной агрессией?! Что ничего хорошего от ублюдка оборотня ждать не приходится?!
С каждой фразой громкость нарастала, так же, как и ощущение – будто девушка приближается к нему. Ее фразы ранили, били, жгли изнутри словно серебро. Но хуже всего было иное – он знал, что она права, все эти сто с лишним лет знал об этом. Понимал, не мог не понять своей очевидной вины… Понимал, но простить себя не мог.
Мужчина пытался закрыть уши руками, повинуясь врожденному рефлексу, но звук все равно проникал в мозг, давил, отравлял, убивал как медленный яд.
У старейшего вампира из ветви Лайт подкосились колени.
- Так почему ты отпустил ее?! А?! – рявкнула, кажется, прямо над ним девушка. – Отвечай!