— Задним числом можно самого господа бога критиковать! Для этого, Потанин, большого ума не нужно. Важен итог: мы победили немца, а не он нас!
— А ну тебя к черту! — сказал Сергей Петрович и положил голову на скрещенные руки; потом снова поднял. Он высказал ему и последнее, о чем между ними не принято было говорить и вспоминать: — А знаешь? Тогда и рота наша не погибла бы, не загони ты ее до последней возможности. Что бы дать людям часок-другой отдышаться? Так нет! Все кричал: «Давай, давай!» Ну и дали!.. Повалились все и заснули вечным сном. Только я чудом уцелел. — Он уронил голову на руки. Теперь он спал.
Вербенков минут пятнадцать сидел, как парализованный, угрюмо уставившись в тарелку. Жестокие слова ему пришлось выслушать! Он думал над ними. И от кого выслушать? От того самого Сергея Потанина, который слыл за чудака в роте; вечно у него что-нибудь было не в порядке — то обмотка, то гимнастерка. Правда, если надо было написать какую-нибудь серьезную бумагу, то командир обычно звал к себе Потанина, а не его, Вербенкова.
Конечно, надо было обидеться, встать и уйти. Он размышлял над этим, не зная, как поступить. К тому же была ночь, поезда не ходили. Если Сергей Петрович выглядел пьяным, то у Вербенкова — ни в одном глазу. Если какой хмель и был у него в голове, то и он теперь быстро улетучился. Чем больше Вербенков пил, тем больше трезвел.
Он решил все-таки не ссориться с Потаниным. Может быть, он уже и сам не помнит, что сказал спьяна? К тому же не рекомендуется ссориться с однополчанином. Не рассказать ли ему что-либо смешное?
Вербенков с трудом растормошил Сергея Петровича, сунул ему в руки стакан с самогоном, чокнулся, сам выпил и Сергея Петровича заставил это сделать.
— Представь себе — на днях встречаю известного тебе Федора Федоровича! — игривым тоном, как будто бы ничего такого не случилось между ними, сказал Вербенков. — Просил меня устроить его конюхом в совхоз, в транспортной конторе не хочет работать.
— Какого еще там Федора Федоровича? — снова положив голову на руки, спросил Сергей Петрович. Веки его, точно намагниченные, склеивались сами.
— Ну, Федора Федоровича не помнишь!.. Ай-ай-ай!
Сергей Петрович молчал. Он спал.
Вербенков сунул ему кулак под бок.
— А, что? — вскочил с места Сергей Петрович.
— Говорю: как же не помнишь Федора Федоровича?
— Какого Федора Федоровича?
— Все его помнят, а ты нет! Как же так? Войну всю можно забыть, а Федора Федоровича разве забудешь?.. — Вербенков снова взял стакан, вложил его в руку Сергея Петровича, чокнулся: — Пей! — Даже за столом он любил командовать!
Тот машинально поднес стакан к губам, сделал глоток, весь сморщился. Вербенков хлебнул из своего чуть ли не половину.
— Ну как не помнить этого странного солдата? Подходец нужен был к нему. Обращаться вежливо, называть не «рядовой Сысоев!», а по имени и отчеству: «Федор Федорович!» Тогда он все сделает, даже невозможное!..
— Нет, не помню.
— Помнишь, командиры взводов, у которых он успел побывать, не раз собирались шлепнуть его? За невыполнение приказаний? Сам понимаешь, в бою не до «вежливостей». Но, слава богу, каждый раз благоразумие брало верх, приходилось считаться и с судьбой, и с возрастом этого старого хрыча — каждому из нас он тогда годился в отцы родные.
Положив голову на руки, Сергей Петрович спал.
А Вербенков, тупо уставившись в тарелку, продолжал:
— А командира третьего взвода Никритина помнишь? Он-то и подсунул мне этого Федора Федоровича. Говорит: «Помучайся с ним и ты, Вербенков, чего это нам одним мучиться?» Помнишь Никритина? А я, представь себе, взял этого Федора Федоровича и не жалел! Зажил с ним душа в душу! А почему, ты думаешь? Разгадал характерец его!.. Ты слушаешь или нет?
Сергей Петрович снова подпрыгнул в своем кресле, когда на этот раз удар тяжелого кулака Вербенкова пришелся ему по животу. Он тупо ахнул, но Вербенков протянул ему стакан. Сергей Петрович выпил, чего-то еще пожевал. На этот раз он даже проявил заинтересованность в этом Федоре Федоровиче, спросил, какой же характерец был у него.
— А вот ты и послушай, — сказал Вербенков. — Началось с того, что как-то я замечтался, сказал: «Эх, хорошо бы к майским праздникам достать какой-нибудь дичи!» — «Хорошо бы, конечно!» — согласился этот Федор Федорович. «Были бы вы помоложе — приказал бы достать!» — говорю шутливо. А он мне: «Тут дело не в возрасте! Попросите как следует»… Я ему и говорю в том же шутливом тоне: «Будьте добры, Федор Федорович, пожалуйста, достаньте какой-нибудь дичи к майским праздникам»… Потанин, ты слушаешь или опять спишь?