Сергей Петрович спал.
Вербенков ткнул его кулаком в бок.
Сергей Петрович уже привык к ударам. У него уже выработался условный рефлекс. На этот раз он сам потянулся к стакану, сделал глоток…
— И что ты думаешь? — продолжал Вербенков, что-то жуя. — Говорит: «Ну, это другое дело, товарищ командир. Будет вам дичь!» И сдержал свое слово! На другой же день старик приносит откуда-то двух уток…
— Двух уток? — сквозь дрему спросил Сергей Петрович.
Вопрос его очень обрадовал Вербенкова:
— Именно двух уток! Я приказал подрезать им крылья и пустить в озеро, помнишь, начиналось за бугорком, сразу же за моей землянкой?..
Сергей Петрович мотнул головой и ткнулся на руки.
— Ну, думаю, штучка же этот Федор Федорович! Как-то я ему пожаловался: «Много мышей в землянке, всю ночь пищат, спать не дают». Ты думаешь, он как-нибудь отреагировал на это? Нет! Молчит! Как будто бы не ему говорят! Но я уже знал секретец, ключик-то был у меня! Говорю: «Пожалуйста, Федор Федорович, достаньте где-нибудь кошку, житья нет от мышей». И что, ты думаешь, отвечает эта старая калоша? «Будет вам кошка»… — и тащит ее на другой день! Учти, на десять километров не было ни одной деревни, ты должен помнить…
Вербенков, начав рассказывать про Федора Федоровича, уже не мог остановиться, его точно понесло под гору, уж очень осязаемо вспомнились ему военные будни…
— Пошли спать, — после очередного удара взмолился Сергей Петрович, вставая. — Спать хочу. Я больше не могу.
— Нет, нет! Послушай самое интересное! — Вербенков схватил его за шиворот, тряхнул, усадил обратно в кресло. — Однажды я попросил у этого Федора Федоровича невозможного. Понимаешь?.. Не-воз-мож-но-го!.. Ты понял, Потанин, нет?
Тот что-то промычал в ответ и мотнул головой. Но этого уже было достаточно Вербенкову, чтобы снова воодушевиться и продолжать свой необыкновенно затянувшийся рассказ.
— Я попросил у него лошадь. Понимаешь, Потанин, лошадь! Лошадь как раз достать было негде!.. Этот старый черт задумался — учти, задумался впервые! — но обещал выполнить и эту мою просьбу. Да, просьбу, а не приказ! И что ты думаешь? Выполнил! Привел откуда-то пегого старого, послушного мерина. Помнишь этого мерина?
Сергей Петрович снова мотнул головой и теперь откинулся на спинку кресла.
Вербенков, не обращая на него внимания, продолжал:
— Но на этом проклятом мерине я и погорел! Ты, наверное, не помнишь всю эту историю. Тут я, как в известной сказке, остался у разбитого корыта. Корыта! Понимаешь, корыта! — Он потряс Сергея Петровича за руку. — Подменили словно с того дня моего Федора Федоровича! Забросил меня, старый хрыч, не отходит от своего мерина! Кормит его свежими травами, купает в озере, землянку ему сделал. Как-то еще говорит мне: «Вот не знал, что лошадь такое благородное животное! А то бы, знаете, никогда не воровал и не сидел в тюряге. Так что вы меня больше не зовите «Федор Федорович»! Зовите «рядовой Сысоев»!» Ты понял, что он сказал, Потанин? Понял смысл? Человеком почувствовал себя этот старый хрыч, не хочет больше прислуживать!..
И он снова сунул кулак в бок Сергея Петровича.
Сергей Петрович открыл глаза, долго смотрел на него загадочным взглядом, точно не узнавая.
— Кто ты? — ткнув пальцем в Вербенкова и держа палец, как пистолет, спросил Сергей Петрович.
— Да это я, Вербенков, Вербенков! — почему-то испугавшись и схватив его за палец, словно он мог выстрелить, горячо проговорил фронтовой друг.
— Нет, ты не Вербенков! Ты болван! Понимаешь — бол-ван!.. Это ты хочешь к своим регалиям добавить еще степень?.. «Остепениться»?.. Вот тебе кукиш!
Вербенков обомлел. Вскочив, он схватил сиреневую папку, прижал к груди.
— Кандидат сельскохозяйственных наук Болван!.. Как вам это нравится? — произнес Сергей Петрович и залился смехом.
Все мог перенести Вербенков, все «отразить», но только не смех.
Сунув папку под мышку, он вышел из-за стола.
А Сергей Петрович все смеялся. Но вот хлопнула одна дверь, вот вторая.
Сергей Петрович тоже вышел из-за стола.
В холодных сенях он на какую-то долю секунды пришел в себя, и не столько от холода, сколько от неосознанной обиды, оттого, что не все, что думал о Вербенкове, высказал ему.
Держась обеими руками за стену, бочком, короткими шажками, Сергей Петрович добрался до дверей своей комнаты. Он нашел в себе силы открыть и закрыть дверь и, пошарив по ней, толкнуть задвижку, в страхе, что Вербенков может вернуться и последовать за ним.