Жена: Я снова слышу этот шум – дзьяри, дзьяри, дзьяри. Как будто кто-то жует…
Мисима: Это шелковичный червь делает для себя гроб.
Мать (подходит к воротам): Что случилось?
Мисима: Ничего. Все в порядке. (Вытаскивает меч из ворот.)
Жена: Он попросил меня принести цепь от велосипеда нашего сына Ичиро для того, чтобы запереть ворота.
Мать: Ты выглядишь очень усталым, сынок. Я приготовлю тебе успокоительный чай.
Мисима: Я совершенно спокоен, дорогая мама. Я поработаю еще часок-другой. (Вместе с Женой направляется к дому и обращается к ней.) Я хочу кое-что показать тебе.
Жена: Может быть, тебе все же не следует больше работать сегодня ночью?
Мисима: Еще одну строчку… Всего лишь одну строчку. Только несколько стежков.
Кейко (появляется из глубины гостиной, обращается к Жене): Он занимался сегодня ночью любовью с вами?
Жена: Почему она спрашивает меня об этом? Впрочем, ее вопрос не кажется мне оскорбительным. В нем нет ничего непристойного. (Отвечает Кейко.) Я лежала на ступеньках лестницы. Помню, их края упирались мне в спину и казались спинным хребтом большого животного. Он распахнул мой халат и провел ногтем по животу.
(Наклоняется рядом с зачехленным диваном и что-то поднимает с пола.)
Мисима: Что у тебя в руках?
Жена: Твоя старая детская игрушка, плюшевый лев. Он упал за диван.
Кейко: Он занимался с вами любовью?
Жена: Он хотел показать мне что-то.
Мисима: Ты хотела бы сфотографироваться со мной в такой позе? (На проекционном экране появляется изображение надгробия Людовика XII.)
Жена: Кто это?
Мисима: Это земные оболочки Людовика XII и его жены Анны Бретанской, примерно в 1530 году они были похоронены в церкви аббатства Сен-Дени. Такими скульптор изобразил их на надгробии. Их забальзамировали, а затем тела зашили.
Кейко: Неужели он сделал вам приглашение умереть вместе с ним?
(Мисима снова издает звук «дзъяри, дзьяри».)
Жена: Я не поняла этого.
(Садится на диван, держа в руках плюшевого льва.)
Мисима (держит книгу в руках. На проекционном экране появляется изображение библиотечных полок, заставленных книгами.): В моей библиотеке восемь тысяч томов. Ни одна из этих или других книг, которые я когда-либо прочел в своей жизни, не имеет теперь для меня никакого значения. Лишь эти несколько строчек кажутся мне очень важными. {Открывает книгу и читает) «Я хотела бы добиться только одного – того, чтобы эффект от моего преступления ощущался постоянно, даже тогда, когда сама я бездействую. То есть я хочу, чтобы в моей жизни не было ни одного мгновения, даже когда я сплю, когда я не была бы причиной некоего хаоса, хаоса таких масштабов, которые вызывают общий упадок или беспорядки, и я хотела бы, чтобы их последствия чувствовались бы и после моей смерти».
Жена: Что это?
Мисима: Это слова мадам Клэрвиль из шедевра маркиза де Сада «Жюльетта». Мадам Клэрвиль – чудовище, которое мечтает совершить преступление вселенских масштабов.
Жена: А разве бывают такие преступления?
Мисима: Не знаю. Но вот что отвечает ей ее ученица и подруга Жюльетта: «Попробуйте совершить преступление против нравственности, подобное тому, которое совершает тот, кто пишет».
Жена: Но ведь это очень откровенное признание в том, что человек ни на что не способен, кроме писательского творчества.
Мисима: Да, это признание тщетности всех усилий.
Мать (входит в гостиную и трогает Жену за плечо, как будто пытается пробудить ее ото сна): Он занимался с тобой любовью?
Жена: У меня привычка спать с открытыми глазами. Неужели я опять уснула, не закрыв глаза?
Мать: Да, я впервые увидела это.
Мисима (снова опускается на колени на авансцене у письменного стола и берет ручку): Мне могут простить любое прегрешение, кроме одного. Я не должен грешить против собственного успеха, мне необходимо соответствовать ему. Вера простительна лишь простакам, на долю которых не выпал успех. В этом вся проблема. Я заставил свой успех работать на самоуничтожение. Мои современники – существа с атрофированным воображением, они реагируют лишь на один условный рефлекс. На успех. Они не способны понять, принять и простить человека, который отрицает их веру в успех. Я стою перед глухой стеной непонимания, которая заключает в себе их месть. «У него не было причин умирать. Его смерть необъяснима», – скажут они. Меня назовут человеком с психическими отклонениями и пропагандистом фашистских идей.
(Мисима пишет. Три женщины снимают чехлы с мебели. Они протирают и открывают высокие окна, сквозь которые в комнату проникают лучи утреннего солнца.)
Мисима (пишет): Я посвящаю эти страницы тому, кто никогда не прочтет их, тому, кто был богом для меня в детстве, но, когда я вырос, стал человеком.
(Жена подходит к письменному столу Мисимы, берету него рукопись и продолжает вслух читать то, что он написал.)
Жена: Кто еще захочет прочитать эти страницы? Мои друзья давно порвали со мной. Я посвящаю свое произведение своим врагам. Я даю им шанс увидеть меня в аду, где наверняка встречусь с ними. Я наслаждаюсь безграничной свободой, которой они лишены. Впереди у меня целая ночь. Ночью я безраздельно царю и властвую, я вижу всю свою эпоху в аду – всех современников и собратьев, всю клику приспособленцев, всех подхалимствующих карьеристов и каналий, всех, незаслуженно пользующихся благами. Я могу навечно проклясть их, написав им эпитафию. Это – последние мысли опасного правого.
(Жена забирает все бумаги с письменного стола. Раздается стук: три удара. Женщины замирают на месте.)
Мать: Это он…
Жена: Может быть, я пойду посмотрю, кто это?
Кейко (останавливает ее): Согласно буддийскому вероучению, для освобождения духа после смерти необходимы тридцать три года.
Мать: Я слишком стара, я не проживу тридцати трех лет. Впустите же его, мне его жаль.
Кейко (останавливает Жену, которая снова порывается подойти к двери): Мне пятьдесят лет, и я беременна.
Жена (хватает Кейко за рукав): От него?
Кейко: Не от него, а им. Вы понимаете меня? По прошествии тридцати трех лет дух получит освобождение. И если это беспокойный дух, то он захочет возвратиться…
Мать: Что вы такое говорите?
Кейко: Меня называют Живой Богиней. Вы видели паломников, которые хотят поклоняться тому, что я ношу в себе? Я ничего не могу с этим поделать. То, чем он является, через тридцать три года, то есть в 2003 году, воплотится в жизнь. Некоторые уже ожидают этого, но к тому времени таких людей будет больше. Возможно, это будет вся нация.
(Снова слышится громкий стук.)
Жена: Если то, что вы сказали, правда, то мы можем избежать ужасных событий, если увидим его таким, какой он сейчас. Кейко: Мы никого не ждем. Мать: Прошу вас, позвольте мне ответить. Кейко: Не надо отвечать. Мы не должны никого впускать сюда.
(Свет софитов, освещающих гостиную, постепенно гаснет. Прожектор освещает фигуру Мисимы, который склонился над столом, но не пишет. Входит Морита с кинжалом и мечом в ножнах. Он кладет кинжал на письменный стол перед Мисимой.
Морита вынимает меч из ножен и заносит его над головой Мисимы. Пауза. Морита опускает меч, идет к проигрывателю и ставит вместо «Санктус» Шуберта пластинку с музыкой Джорджа Гершвина. Затем возвращается к Мисиме и снова заносит меч над его головой…
Звучит музыка:
Свет тускнеет и гаснет. Луч красного прожектора фокусируется на большом зеркале, его блеск слепит глаза. Конец.)