– Ты неподражаема, Аллегра. Ты нимало не задумываешься над тем, что говоришь.
– Вот тут ты ошибаешься. Я очень даже задумываюсь – внимательно и серьезно по каждому поводу. Моя кажущаяся откровенность всегда рассчитана заранее. Мне приходится быть очень осторожной. Это занятие еще должно послужить мне до старости лет.
– Отчего бы не выйти замуж? Я же знаю, что масса мужчин добивались тебя.
Лицо Аллегры внезапно сделалось суровым.
– Я никогда не смогу выйти замуж.
– Из-за того, что… – Мейзи не закончила фразы, глядя на подругу.
Та коротко кивнула.
На лестнице послышались шаги. Лакей распахнул двери и доложил:
– Мистер Сегрейв.
Джон вошел, не испытывая особого энтузиазма. Он представить себе не мог, зачем старику понадобилось звать его. Если бы Джон мог отделаться от этого приглашения, он так бы и поступил. Дом подавлял его своим тяжелым великолепием и нежным ворсом ковра.
Ему навстречу вышла девушка и протянула руку для рукопожатия. Джон смутно припомнил, что видел ее однажды в конторе ее отца.
– Как поживаете, мистер Сегрейв? Мистер Сегрейв – мисс Керр.
Вот тут для него настало пробуждение. Кто она? Откуда она явилась? Вся она – от струящихся драпировок платья, окрашенных бликом огня, до крошечных крылышек Меркурия на маленькой греческой голове – казалась существом летучим и эфемерным, словно видение, застывшее среди вмиг потускневшего убранства.
Вошел Рудольф Веттерман, поскрипывая на ходу ослепительным крахмальным пластроном внушительных размеров. Без лишних церемоний они приступили к ужину.
Аллегра Керр завела разговор с хозяином дома. Джон Сегрейв был вынужден посвятить свое внимание Мейзи. Но все его мысли были заняты девушкой, сидевшей по другую от него сторону стола. Она производила восхитительное впечатление. Хотя, как он про себя заметил, оно создавалось скорее умышленно, нежели возникало само по себе. Но внутри, за всем этим, скрывалось что-то еще. Трепещущий язычок пламени – мерцающий, непостоянный, словно блуждающий огонь из сказки, который, бывало, заманивал в трясину смельчаков.
В конце концов ему представилась возможность заговорить с ней. Мейзи передавала отцу новости от каких-то приятелей, которых в тот день повстречала. У Джона же в нужный момент язык точно отнялся. Он обратил к Аллегре взгляд, полный немой мольбы.
– Обычный набор тем для бесед за ужином, – беспечно проговорила она. – Мы начнем с театральных новостей или с одного из этих бесчисленных «А как вы находите?..»?
Джон улыбнулся:
– И если обнаружим, что оба любим собак и не выносим рыжих кошек, то между нами появится, как говорят, «много общего»?
– Безусловно, – с важностью ответила Аллегра.
– Жаль было бы начинать с дежурных расспросов.
– Зато все смогут поддержать беседу.
– Верно, но это и погубит ее.
– Полезно знать правила – хотя бы для того, чтобы нарушать их.
Джон снова улыбнулся в ответ:
– Тогда, полагаю, мы с вами можем позволить себе поговорить о наших личных пристрастиях. Даже если это будет выглядеть сродни безумию.
Резким, неосторожным движением руки Аллегра задела бокал и уронила его со стола. Послышался звон разбитого стекла. Это прервало беседу Мейзи с отцом.
– Мне так жаль, мистер Веттерман. Это я роняю бокалы.
– Ничего страшного, дорогая Аллегра, ровным счетом ничего.
– Разбитый бокал. Это к несчастью. Жаль, что так получилось, – быстро проговорил Джон Сегрейв сдавленным голосом.
– Не тревожьтесь. Как это говорится? «Ты не можешь принести несчастье туда, где оно поселилось».
Аллегра вновь повернулась к Веттерману. Джон, возобновив беседу с Мейзи, силился вспомнить, откуда была цитата. Наконец ему это удалось. Это были слова, произнесенные Зиглинд в «Валькирии», когда Зигмунд предлагает покинуть дом.