Ее, распростертую в костюме Евы на холодном финском камне, должны поклевать бакланы и пеликаны. Ведь ложа называлась "Пеликан новорожденной зари". Пеликаны с бакланами, привезенные из Зоологического сада, уже ждали. Сытые, они важно ступили на пол и кинулись щипать связанную польку. Клювы их были безжалостны.
Каждое прикосновение отмечало розовое, гладкое тело Фиолины Аспидовской свежим синяком. Она стонала, извивалась, но фон Мебес долго не решался спасти пани. Только в самый ужасный момент он прогнал птичек и провозгласил, что жертва принята.
Оргия прошла ужасно. Были изнасилованы даже пеликаны и бакланы, причем способами, которые могли родиться в сознании только очень извращенных людей. Красивых птиц сажали на распятия, словно на кол. Женщины терзали себя их связанными клювами, когда силы мужчин уже иссякали, при этом пеликаны умудрялись разрывать веревки и больно кусаться. Голова козла, уже изрядно помятая, тоже пригодилась им.
Бедное животное и в страшном сне не видело того, что с ним вытворяли.
От вида бесконечного количества задов, грудей, волосатых ног, срама, заросшего всеми оттенками шерсти, щепетильного наблюдателя стошнило непереваренным ужином прямо в стрельчатое окно.
Герцог З. встретил друга на рассвете со слезами на глазах.
- Я думал, ты уже не вернешься - произнес он.
- Они изнасиловали пеликанов!- ответил Александр, рыдая.
- Но как же втащили пеликанов в "Шапель"?!
- Телепортировали, наверное, сказал Барченко и упал на пол, лишившись чувств.
9. Глубоководный удильщик Штайнера.
"Спор об антропософии так же труден, как и всякий спор о вере" (Бердяев)
Позвольте предысторию. Все началось с белой омелы. На небольшой железнодорожной станции, затерявшейся в австро-венгерской Черногории, мальчик Руди из чистого озорства полез на дерево, чтобы положить в мокрую ладошку пару-тройку клейких желто-оранжевых ягод. Уцепившись на плетеную ограду, сорванец схватил левой рукой низкую ветку, ногами уперся в ствол, с трудом, пыхтя, влез наверх. Сел на сук, протянул руку, сорвал ведьмину ягодку, раскусил пресную клейковину, скривился, выплюнул и чуть не свалился. Внизу, у корней, словно вырастя из-под них, стоял странный седобородый старичок в холщовой мантии, с недобрым взором и с черным котенком - без единого белого волоска - на левом плече.
- Руди! - ласково позвал он мальчугана, а ведь ты не слезешь! Забрался слишком высоко, страшно падать!
- Что же мне делать? - с отчаянием в голосе спросил Руди.
Его не удивило, что незнакомому старичку откуда-то известно его имя: городок маленький, все ребята наперечет, да и Рудольфами тогда называли едва ли не каждого третьего. Старик поднял вверх страшные, с западающими веками глаза и ответил: я помогу тебе, но за это будешь всю жизнь служить мне и повиноваться.
Руди тогда был еще слишком мал, чтобы понять - как это много, всю жизнь, а повиноваться он не умел, и согласился. От омелы во рту загорчило, закружилась голова, потом появился неприятный металлически-кислый привкус. Скорей бы домой, водички холодной!
Старичок снял его с дерева, отряхнул и начал расспрашивать, правду ли говорят, что он целыми днями пропадает на склоне холма, бегая среди плит старинного кладбища.
- Я вижу там фигуры людей, невозмутимо сказал мальчишка, если кто-то недавно умер, то он несколько дней стоит у своей могилы, прозрачный. А потом остается свет, меркнет, бледнеет. Пытался рассказать об этом маме и папе, но они отмахиваются. А с вашим котенком можно поиграть?
- С каким котенком? - удивился старик, нет у меня никакого котенка!
- Ну как же нет, когда он на плече сидит, черный, с зелеными глазами!
- Это не котенок. Я представляю его в своем воображении.
Руди зачарованно посмотрел на старика. До этой встречи его мир состоял из прогулок по кладбищу и игр около железной дороги. Теперь же ему захотелось представлять черного котенка. Руди постарался - и вот уже у него тоже сидит котенок на плече, только не совсем черный, с белой манишкой.
- Молодец! - захлопал в ладошки старик, умничка! Беру тебя в ученики!
У кого-то детство закончилось рано, но Рудольф считал, что он остался ребенком навсегда. Детскую страсть к поездам подросший мальчик распространил на трамваи. А что, они тоже едут по рельсам.
Вот бы изобрести такой трамвай, чтобы за тысячи километров абсолютно посторонние люди могли увидеть меня - фантазировал парень. И чтоб билет покупать не надо было!
Не смейтесь, но это ему удалось через несколько лет.
- Может, Руди болен? - ужасался отец, не свозить ли его в Вену, к докторам?
... Путь Рудольфа Штайнера к собственной теории оказался непрост. Родись он в средние века, был бы алхимиком, раскачивался бы на железной виселице, не сумев превратить ржавое железо в чистое золото, или был бы сожжен за свою дерзкую ересь нераскаянным, без предварительного удушения. Но либеральный 19-й позволил Штайнеру заниматься поиском универсальной истины, не беспокоясь ни о петле, ни о костре. Более того, Европа остро нуждалась в таком человеке! Ему платили, причем платили неплохо. И с местом рождения тоже здорово подфартило.
Где-то здесь спрятались бежавшие от волн Каспия хазарские мудрецы, еще раньше застряли кельты, смешавшись с потоками гонимых церковью славянских волхвов. Кочевали волоокие цыганки, несущие память об Индии и Египте. Жили евреи, привезшие халдейскую магию гортанных заклинаний. Австро-венгерская провинция знала лощеных специалистов оккультных наук с университетскими дипломами, неграмотных карпатских травников, исцеляющих от смертельных болезней простыми отварами и настойками, хасидских отшельников, никогда не выходивших из дома, но дававших советы растерянным посетителям, приторных восточных красавиц, гадавших по арканам Таро, полубезумных дервишей, в экстазе закатывающих глаза. Стоило отъехать немного от города - и перед путешественником раскрывалась древняя языческая стихия. Яркие тряпочки на ветках священных деревьев, заповедные урочища, куда строго запрещалось ходить, колдуны и колдуньи, по воскресеньям ходившие к мессе, ясновидящие дети, подземные карлики, обкатанные ручьями камни.